— А мои друзья?

— Их не было в моем видении.

— Без них я никуда не уйду.

Шара приподняла бровь.

— Ты говоришь так, словно не боишься смерти.

— Одно из преимуществ старения — знание, что смерть — всегда за углом. Нет смысла ее бояться.

На губах Шары заиграла призрачная улыбка.

— Твои друзья не имеют для меня никакой ценности. Если они тоже убегут, что ж — невелика потеря.

— А что насчет Брика? Ты сказала, что он — дитя из пророчества. Что он приведет назад истинных правителей севера.

Шара пренебрежительно махнула рукой.

— О, он уже сделал это. В ваших вещах я нашла яйцо. Ты понятия не имеешь, что это, так ведь? Истинные хозяева севера в самом деле вернутся — и будут служить мне.

— Назала, казалось, был уверен в особой ценности Брика.

— Мой близнец плохо разбирался в тонкостях прорицания. Этому дурню лучше быть трупом. Ему всегда было уютнее среди мертвецов.

— Похоже, на этом мы закончили.

— Не совсем. — Шара завела руки за спину, и ее шелка неожиданно упали наземь, оставив ее совершенно нагой. — Большая редкость — встретить великого мужчину. Это следует ценить, пока есть возможность, ибо нити наших жизней часто обрываются. Я предлагаю себя в качестве благодарности за то, что с прозябанием моего брата в этой жизни покончено. — Насладись мной, Меч Севера!

Кейн смотрел на совершенную фигуру Шары, ее округлую грудь, и гладкую кожу, и ярко–красные губы.

Затем он отвернулся и сплюнул.

— Я женатый мужчина, — сказал он. — И даже если бы им не был, я скорее утопился бы в этом озере, чем лег с тобой.

— Я могла бы заставить тебя, — прошептала Шара. — Захватить контроль над твоим телом, как сделала с тем дурнем, которого послала на смерть.

Кейн сощурился. Встретившись взглядом с Шарой, он смотрел ей в глаза решительно и без страха.

— Возможно, ты и могла бы. Но я вот что тебе обещаю. Однажды я найду тебя, и никакая кровавая магия и принесенные в жертву невинные души не спасут тебя от того, что я с тобой сделаю.

Шара помолчала минуту.

— Прекрасно, Меч Севера, — прошипела она наконец. — Давай вернемся к королю. — Она наклонилась, чтобы поднять свою одежду. — Надеюсь, что Структура никогда не пожелает, чтобы мы встретились вновь.

— Аргх.

— О, бедняжка, она снова течет. Давай принесу для нее мазь.

Коул посмотрел вслед матери Деркина, которая, шаркая, вышла из комнаты, и с жалобным стоном опустил голову на узел старого тряпья, который служил ему подушкой. Он нерешительно положил руку на живот, опасаясь того, что может обнаружить. Так и есть, его пальцы нащупали что–то влажное и липкое, и он в ужасе убрал руку.

Он умирает — вот она, правда. Рана в его животе почему–то открылась, когда его сбросили в карьер с шаркунами. Будто ребер и треснувшего черепа было недостаточно. Словно то, что сделал с ним Корвак в ту ночь за таверной, сломало его — и телесно, и духовно.

Слушая шум дождя, который колотил по жестяной крыше маленькой лачуги, он думал обо всех злоключениях, которые постигли его за последний год. Весь его мир был уничтожен, все, во что он верил, оказалось ложью. Огонь, что некогда полыхал в нем так ярко, исчез навсегда. Мир был холодным и пустым.

Уродливая тень проползла по стене в свете единственной свечи, освещающей крохотную комнатенку, и в дверь, прихрамывая, вошел Деркин.

— Мама готовит свое лекарство, — сказал он. Его глаза навыкате узрели печальное состояние его гостя. — Я не позволю тебе уйти отсюда, пока ты не будешь чувствовать себя лучше.

— Я никогда не буду чувствовать себя лучше. Со мной покончено, Деркин.

— Ну, не говори так. Моя мама поставит тебя на ноги. Она лечила больных, когда… до того, как мы уехали из Телассы.

Чуть приподняв голову, Коул уставился на трупосека.

— Почему ты приехал сюда? Это же сущий ад!

Деркин отвел глаза.

— Мне не стоит об этом говорить.

Коул вздохнул, и его голова опустилась на самодельную подушку. Его друг часами болтал обо всем на свете, но определенные темы заставляли его мгновенно умолкать. Как, например, если речь заходила его прошлом в Городе Башен.

Коул снова опустил взгляд на рану. От едкого запаха желтоватого гноя, который просачивался из живота, его чуть не стошнило.

— Это вина Темного Сына, — проговорил он со злостью, которой в себе и не подозревал. — Все это — его вина. Этого коварного ублюдка.

Коул слышал, как мама Деркина копошится в соседней комнате, неспешно готовя мазь. В этой лачуге было всего три комнаты, и Деркин отдал свою Коулу. Добрый горбун делал для Даваруса все, что было в его силах, и Коул в ответ старался выказать ему свою признательность.