Все остановились. И в этом круговом сверкании оружия Офонас слезал с коня, все опасаясь, что вот тотчас же и ударят кинжалом или срубят голову саблей. После и сам дивился, отчего не просил пощады. Но ведь не просил, молча стал перед ними, вновь держа коня в поводу...

Офонас, взглянув на темноликих, окруживших его своими смертоносными остриями, вдруг намыслил, как ему спастись. Выбора не было. Он оставил коня, бросив поводья, и кинулся бежать, пригибаясь невольно. Стрелы, пущенные из луков темноликими воинами, свистнули, прыснули за ним следом. Он почувствовал, что и сам едва не летит над землёй, до того скор сделался его бег... Но, должно быть, правитель Лалганджа приказал не тратить стрелы понапрасну на беглеца столь ничтожного. И Офонасу позволили бежать, удовольствовавшись конём. Ведь, в сущности, только того и желали — отнять коня!..

«И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонки все наги, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку. А князь их — фота на голове, а другая на гузне; а бояре у них — фота на плеще, а другаа на гузне, княгини ходят фота на плеще обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярьскые — фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; все наги, да босы, да болкаты, а волосов не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а поропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт».

Готовясь писать слова свои, Офонас видел перед глазами в темнице Смоленска жаркий Гундустан, чёрных малорослых людей, худых совсем, или других, с толстыми животами; чёрные волосы на головах женских; детей множество голых, острые клинки и рукояти сабель, украшенные горящими светло, круглыми красными камнями...

Офонас бежал, не видя, не разбирая дороги, и полетел круто вниз внезапно. Дыхание захватило тотчас. Он даже не вскрикнул. Он катился стремглав, ударяясь больно о землю, колючие ветки кустов, густо разросшихся, царапали голое тело, спину и грудь. Ему представлялась верная смерть, навстречу коей он двигался стремительно и не молил Бога о спасении, не помнил молитвенных слов; но даже испытывал некое чувство, чуянье восторга предсмертного; странного восторженного предчувствия некоего совершенно нового для себя состояния души и тела; и состояние это, вот-вот грядущее, было — смерть!..

Однако всё же никакая смерть не последовала за его отчаянным полётом-падением. Исцарапанный, он больно ударился о землю, даже и не такую жёсткую, потому что упал на кучу листьев и прелой травы. Пролежал некоторое время оглушённый. В ушах гудело, звенело. Сел, опираясь на ладони рук, вытянутых назад. Над ним, высоко, медленными облаками ходило небо. Попытался привстать, но оказалось слишком больно. Снова сел...

Офонас понял, что попал, вернее всего, на дно пересохшего колодца, обросшего густыми зарослями кустов. Упал он достаточно глубоко. Всё-таки нашёл силы встать, ухватился за стенку глинистую, прикинул на глаз расстояние. Только тогда сделалось Офонасу страшно. Ведь он никогда не сумеет сам выбраться отсюда! Он прислушался. Сверху не доносились голоса человеческие, не слышно было шороха шагов. Закричать, звать на помощь он опасался. Ведь если крестьяне или же люди из свиты правителя Лалганджа услышат его, они убьют его!.. Офонас всё же не дал беспредельному, неизбывному страху одолеть рассудок. Это места, где работают на полях и ездят на дороге. Надобно выждать, а после решиться и звать на помощь. Но сколько выждать? Ночь? А если придут хищные звери? Отбиваться ножом?.. Он сидел и размышлял, прикидывая, что же делать. Болели царапины, глубокие порезы кровоточили, ушибы ныли. Бедственность, в коей очутился Офонас, заставила его позабыть о коне...

Офонас напряг слух... Нет, правитель Лалганджа явственно уже не оставался на дороге вместе со своей свитой и отнятым у Офонаса конём... Теперь Офонас приобык и стал различать звуки жизни, доносившиеся с поверхности земли. Он слышал, как струилась вода, доносились до его ушей слова нескольких голосов, но о чём говорили, он всё же не способен был различать... «Это поливальщики, — думал он, — поливальщики — несомненно подданные правителя Лалганджа. Если я позову на помощь, они, быть может, и откликнутся, но вернее всего, что убьют меня или повезут к правителю, и тогда убьют меня во дворце...» Оставалось лишь одно — ждать. Офонас страдал от голода и невольно вспоминал мучнисто-сладкий вкус бананов — плодов, подобных мужскому тайному уду. Небо высоко над его бедной головой темнело. В одно мгновение почудилось ему, будто небо темнеет чрезвычайно быстро. Вот сейчас опустится полная чернота и разнесётся по окрестностям звериный вой и рык. Пронесутся мощные лапы там, где ступали босые ноги... Офонас припал спиной к плотной глине, вынул нож и выставил лезвие наперёд...

Он не понимал, сколько времени он оставался так, но темнота всё ещё не преобразилась в полную черноту, когда настороженный слух его уловил знакомый, но чудной для здешних мест звук... Сначала звук раздался в отдалении, затем приблизился и рассыпался дробным, множественным звучанием... Не было сомнений: Офонас слышал конский топот, цокот подкованных копыт!.. Нет, это не могли быть люди правителя Лалганджа; ведь если бы у него было много коней, его воины двигались бы верхом... Топот меж тем приближался... Офонас решил звать на помощь... Копыта, казалось, стучали над самой его головой. Стало быть, всадники совсем близко на дороге проезжей... Офонас крикнул на местном наречии, но не был уверен, что эти произнесённые им слова поймут. Наверняка он произносил дурно и не так внятно. И он закричал ещё и по-арабски, и на одном из персидских говоров выкрикнул свой призыв о помощи...

Несколько всадников остановили своих коней. Затем сверху полетел к Офонасу мужской громкий голос:

— Кто ты?

Офонас обрадовался, услышав арабские слова, и сам крикнул на известном ему арабском наречии:

— Помогите!

— Ты правоверный? — вдруг спросил голос.

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! — воскликнул Офонас. В эти мгновения он был совершенно искренен, повторяя начальные слова молитвы, обращённой к великому Богу Мухаммада...

— Мы поможем тебе, — отозвался голос.

Офонас чутко прислушивался. Наверху говорили, шуршали... Затем раздались звуки ударов, как будто косили густую траву или рубили кусты. Офонас понял, что его спасители расчищают дорогу в зарослях, чтобы проехать верхом поближе. Мужской голос прежний крикнул:

— Сейчас мы спустим верёвку, хватайся за палку, палка привязана к верёвке крепко, мы вытащим тебя. Держись за палку что есть силы!..

Вскоре Офонас увидел эту палку, привязанную к верёвке. Ухватившись, он крикнул наверх: