Что же мне делать? Нацепить Шлем Аида и бежать, словно последний трус? Бросить товарища, как бросил Бликса и прочих? Капюшон не натянется на две головы. Бежать! К черным ахейским кораблям. Ага, это же в двадцати ярдах отсюда!

Повозка снижается и окутывается маскирующим облаком. Теперь только мы двое различаем ее.

– В чем дело, черт побери? – восклицает Найтенгельзер и роняет от изумления пишущий жезл.

В полном отчаянии я заключаю друга в объятия, обвиваю ногами, будто какой-нибудь костлявый пехотинец, внезапно воспылавший страстью к медведю, прижимаю к себе его шею и поворачиваю диск квант-телепортации.

Лишь бы сработало! Хотя, по идее, не должно. Медальон явно рассчитан только на одну персону. С другой стороны, если одежда, оружие и другие вещички пересекают пространство Планка вместе со мной, то вполне возможно, квантовое поле способно перемещать все предметы, с которыми я тесно соприкасаюсь в нужный момент?

В конце концов, чего ломать голову? Попытка не пытка.

Провалившись в темноту, мы кубарем летим по склону и раскатываемся в разных направлениях. Вскакиваю на ноги, бешено озираюсь. У меня даже не было времени точно вообразить место назначения. Просто пожелал перенестись куда подальше, вот и перенесся… не разберешь куда.

Где мы?

В серебристом сиянии луны Найтенгельзер пугливо косится на меня, словно в любую минуту ожидает второго нападения. Ну и наплевать. Поднимаю глаза к небесам: звезды, месяц, Млечный Путь. Опускаю вниз: высокие деревья, покрытый травой склон холма, невдалеке бежит речка.

Мы на Земле – по крайней мере на древней Земле времен Илиона. Однако точно не на Пелопоннесе и не в Малой Азии.

– Что это за место? – Найтенгельзер поднимается, раздраженно отряхивая одежду. – Что происходит? Почему темно, как ночью?

И тут я понимаю. Мы на обратной стороне античного мира.

– По-моему, это Индиана.

– Ка-ак? – Товарищ в панике отступает назад.

– Индиана, тысяча двухсотый год до Рождества Христова, – говорю я. – Плюс-минус одно столетие.

Вот незадача: после неудачного падения предплечье и рука заныли еще сильнее.

– Ладно, как мы сюда попали? – Он никогда не умел сердиться. Беззлобно ворчать по любому поводу – сколько угодно. Но чтобы наш большой медведь вышел из себя?.. И вот вам, пожалуйста, Найтенгельзер в бешенстве.

– Это я нас квитировал.

– Что ты несешь? Да здесь и за мили не найдешь ни единого квит-портала.

Ничего, когда-нибудь он успокоится. Присаживаюсь на камень, потирая больную руку. Я помню: в Индиане с возвышенностями негусто. И лишь в Блумингтоне, где жили мы с Сюзанной, встречались такие холмистые, лесистые, скалистые области. Может ли быть, чтобы я с перепугу одолел не только пространство, но и время вездесущего Планка, угодив прямо… домой? В Индиану конца двадцатого века? Да нет. Небеса здесь какие-то слишком черные, девственно-черные, а воздух так первобытно чист, что я сразу отбрасываю напрасные мечты.

Кстати, кто заселял эти земли в тысяча двухсотом году до нашей эры? Индейцы. Снова Ирония? Скрыться от разъяренной Музы – и отдать свой скальп дикарям? «Большинство племен не имело обычая скальпировать жертв до тех пор, пока не пришли белые люди, – назидательно бубнит внутри педант-ученый. – Прежде они, кажется, отрезали уши…»

Ну, это другое дело. Не могу передать, насколько я утешен. Как говорится, от убийцы всегда жди красивых слов, а от профессора – чего-нибудь мрачного, когда и без него тошно.

– Эй, Хокенберри? – подает голос коллега. Он тоже уселся на камне размером со стул (подальше от меня) и массирует собственные ушибы.

– Дай-ка подумать, – откликаюсь я, подражая, как могу, Джеку Бенни. [19]

– Хорошо. Когда закончишь, может, соизволишь объяснить, за какую провинность Муза только что умертвила юного Хьюстона?

Отрезвляющие слова, но я все равно не готов к ответу.

– Видишь ли, боги способны на всякое, – произношу наконец. – Козни. Интриги. Заговоры.

– Ты еще мне расскажи, – полушутя-полусерьезно усмехается схолиаст.

– Сдаюсь! – Я вскидываю вверх обе руки. – Афродита пыталась нанять меня, чтобы убить Афину.

Глаза товарища изумленно распахиваются. Еще чуть-чуть – и его челюсть отвисла бы до колен.

– Знаю, о чем ты думаешь, Найтенгельзер. Почему именно меня? За что такой вот, как я, мог получить от богов личный квит-медальон и вдобавок Шлем Аида? Согласен: все это полная чушь.

– Вообще-то меня занимало другое, – словно во сне, отзывается коллега. Усеянное звездами небо прорезает яркий метеорит. Где-то в лесу за холмом странно, не по-птичьему, вопит сова. – Я тут как раз подумал, как же тебя зовут?