– Я здесь, Лекки.

– Фадер?

– Фадер, – подтвердил он.

Горойен была одна в своем покое без единого зеркала и вспоминала былые дни любви и величия. Кулейн.

Больше, чем любовник, больше, чем друг. Ей вспомнилось, как отец запретил ей видеться с этим воином и как она затрепетала, когда он крикнул ей, что приказал своим дружинникам найти его и убить. Тридцать лучших следопытов ее отца осенью отправились в горы. Вернулись восемнадцать. Они рассказали, что загнали его в ущелье, очень глубокое, а тут снег завалил перевалы…

Ни один человек не способен долго оставаться в живых в этой ледяной западне.

Поверив в смерть возлюбленного, Горойен перестала есть. Отец угрожал ей, высек ее, но не сумел сломить.

Медленно она теряла силы, и смерть почти настигла ее в ночь зимнего солнцеворота.

В полубреду, не в силах подняться с ложа, она не видела того, что произошло.

Во время пира в честь Поворота Зимы большая дверь распахнулась, и, пройдя через залу, Кулейн лак Фераг остановился перед таном.

– Я пришел за твоей дочерью, – сказал он, и сосульки в его темной бороде заискрились.

Несколько дружинников вскочили, обнажая мечи, но тан сделал им знак сесть.

– Почему ты думаешь, что сумеешь уйти отсюда живым? – спросил тан.

Кулейн обвел взглядом длинные столы, за которыми пировали дружинники, и засмеялся. Его презрение больно уязвило их всех.

– Почему ты думаешь, что не сумею? – возразил он.

Гневный рев раздался в ответ на дерзкий вызов, но вновь тан усмирил дружинников, подняв ладонь.

– Следуй за мной, – сказал он и повел воина туда, где лежала Горойен. Кулейн опустился на колени рядом с ложем, взял ее за руку, и она услышала его голос:

– Не оставляй меня, Горойен. Я здесь. Я всегда буду с тобой.

И она выздоровела, и они поженились. Но происходило это в дни перед гибелью Атлантиды, до того как Сипстрасси сделали их богами. И в последовавших веках у них обоих было много других возлюбленных, хотя в конце концов они всегда возвращались в священный приют взаимных объятий.

Что изменило их, спрашивала она себя. Власть? Бессмертие? Она родила Кулейну сына, хотя тогда он об этом не узнал, и Гильгамеш унаследовал искусство отца во владении оружием… почти в полную меру. К несчастью, он унаследовал надменность матери и полное отсутствие нравственных запретов.

Мысли Горойен обратились к последним годам. В довершение всех мерзостей она вернула Гильгамеша к жизни и взяла его в любовники. Чем обрекла себя гибели: Гильгамеш страдал редчайшим заболеванием крови, которое даже Сипстрасси излечить не могли. И больше одни лишь Сипстрасси не могли поддерживать ее бессмертия. Кровь и смерть удерживали ее в мире плоти.

И в те дни, как она и сказала Кормаку, в ней родилась ненависть к Кулейну, и она убила его вторую жену и дочь.

Но в самом конце, когда Кулейн лежал, умирая, после поединка с Гильгамешем, она отдала свою жизнь, чтобы спасти его, – обрекла себя этому вечному аду.

Теперь перед ней стоял очень простой выбор. Помочь Кормаку или уничтожить его? Все, что составляло разум былой Царицы-Ведьмы, требовало убрать мальчишку, семя Утера, который сам был семенем Кулейна через Алайду, его дочь. Семя ее погибели! Но ее сердце тянулось к юноше, который вошел в Пустоту ради любимой. Кулейн сделал бы то же.

Ради Горойен…

Что сказал мальчик? Возможность обрести плоть?

И он думал, что это ее соблазнит? Откуда ему было знать, что такой дар привлечет ее меньше всего!

Вошел Гильгамеш и снял шлем. Лицо у него было в чешуе и выглядело почти змеиной мордой. От красоты, которая отличала его при жизни, не осталось и следа.

– Отдай мне мальчишку, – сказал он. – Я жажду его жизни.

– Нет. Ты не получишь его, Гильгамеш. Мы вместе отправимся к Башне и возьмем ее штурмом. Ты будешь сражаться рядом с Кормаком, и, какая бы опасность тебе ни угрожала, ты будешь оберегать его жизнь.

– Нет!

– Если ты любишь меня, если когда-нибудь любил, ты выполнишь эту мою волю.

– Почему, матушка?

Она пожала плечами и отвернулась.

– На это нет ответа.

– А когда мы возьмем Башню? Конечно, если сумеем ее взять.

– Тогда мы освободим Утера.

– И что получим взамен?

– Взамен мы не получим ничего. Вот наша награда, Гильгамеш: Ничто. И не знаю, что другое я предпочла бы ей.

– Ты говоришь бессмыслицу.

– Ты когда-нибудь любил меня?