Шрифт:
– Не знаю, почему ты хочешь умереть, старик, но я окажу тебе эту любезность. Тебе не следовало бы отмахиваться от мальчишки. Я Иаков Мун, Иерусалимский Конник, и еще никто никогда не брал надо мной верх. – Он сунул пистолет в кобуру.
– А я, – сказал Диакон, – Йон Шэнноу, Взыскующий Иерусалима.
Еще не договорив, Диакон плавным движением зажал пистолет в руке. Не было никакого судорожного рывка, никакого намека на напряжение или позу. Мун был на мгновение парализован, затем его рука молниеносно выхватила пистолет. Он был несравненно быстрее старика, но слова Диакона затормозили его реакцию. В живот ему ударила пуля, и он, пошатываясь, отступил на шаг. Загрохотал его собственный пистолет, и тут же его пронизали три пули и опрокинули на землю.
Мун кое-как поднялся на колени, но мир продолжал кружить перед его глазами. Он попытался поднять пистолет, но пистолета у него в руке уже не было. Смигивая пот с глаз, он поднял их на старика, неотвратимо приближавшегося к нему.
– Возмездие за грех, Мун, – смерть. Это были последние слова, которые он услышал. Пэдлок Уилер бросился к Диакону. Старик упал в его объятия. На его светлой рубашке Нестор увидел кровь. К ним подбежали еще двое Крестоносцев, и вместе они почти внесли Диакона в дом. Нестор вбежал в комнату.
Первой он увидел Бет. Ее лицо казалось неестественно белым, глаза были широко раскрыты. Прижимая руку ко рту, она смотрела, как они укладывают Диакона на кровать.
– Господи! – шептала она. – Господи Боже ты мой! – Упав на колени рядом с кроватью, она провела рукой по его седым волосам. – Но, Йон, ты… Ты такой старый!
Старик слабо улыбнулся. Его голова лежала на коленях Пэдлока Уилера.
– Долгая история, – сказал он отчужденным голосом.
В комнату вошла черная женщина и нагнулась над Шэнноу.
– Используй камень! – приказала она.
– Силы недостанет.
– Вполне достанет.
– Но не на меня… и Кровь-Камень. Не беспокойтесь, госпожа, я проживу достаточно долго, чтобы сделать то, что нужно сделать. Где Мередит?
– Я здесь, сэр, – сказал молодой врач.
– Отведите меня в заднюю комнату. Осмотрите рану. Перевяжите. Словом, сделайте все, что требуется.
Уилер и Мередит подняли его на руки и унесли. Бет встала и повернулась к черной женщине:
– Давно не виделись, Амазига.
– Более трехсот лет, – сказала Амазига. – Это Сэм, мой муж.
Черный мужчина улыбнулся и протянул ей левую руку – правая была в лубке.
Бет обменялась с ним рукопожатием.
– Вижу, что и вам пришлось сражаться. Амазига кивнула.
– Мы прошли Врата к северу отсюда. Некоторое время ехали, а потом на нас напали исчадия. Их было четверо. Сэму прострелили плечо. А меня царапнуло вот тут. – Она чуть прикоснулась к перевязанному лбу. – Шэнноу перестрелял их. Вот в этом он хорош.
– Он хорош и во многом другом, – сказала Бет, сердито покраснев. – Ну да этого ты никогда понять не могла.
Повернувшись на каблуках, она пошла следом за остальными в заднюю комнату. Шэнноу лежал на кровати, Мередит осматривал рану, а Джозия Брум, сидя слева, держал Шэнноу за руку. Уилер стоял в ногах кровати. Бет подошла к врачу. Пуля пробила мышцы бедра и вышла через бок, оставив рваную дыру. Из нее струилась кровь. Лицо Шэнноу посерело, глаза были закрыты.
– Необходимо остановить кровотечение, – сказал Мередит. – Принесите иглу с ниткой.
В большой комнате Нестор представился Амазиге Арчер, думая, как поразительно она красива, несмотря на белые нити в волосах.
– Он правда Взыскующий Иерусалима? – спрсил Нестор.
– Правда, – ответила Амазига и ушла на кухню. Сэм улыбнулся юноше:
– Живая легенда, Нестор.
– Не могу поверить, что он взял верх над Муном. Не могу! Он же такой старый!
– Полагаю, Муну поверить в это было еще труднее. А теперь извини меня, сынок, но я очень устал и мне необходимо отдохнуть. Тут где-нибудь найдется свободная постель?
– Да, сэр. Наверху. Я покажу вам.
– Не трудись, сынок. Хотя я и ранен, думаю, у меня хватит сил самому отыскать постель.
Когда Сэм отошел, Нестор увидел, что у окна сидят Уоллес и Зера. Рыжий болтал с детьми. Эстер смеялась, а Ос смотрел на Уоллеса с нескрываемым восхищением.
Нестор вышел из дома.
Во дворе Крестоносцы убирали трупы, выволакивали их на луг за изгородью позади дома. С подветренной стороны сарая горели костры, у которых сидели люди, тихо переговариваясь.