– Ничего не забыла. Но согласись, виконт красив. Если у принца слуги так выглядят, то каков он сам?

Она мечтательно подняла взгляд к потолку, а я взяла щепотку порошка и сыпнула на разорванную часть юбки. Та заискрилась голубоватым и через секунду ткань снова стала целой.

– Он его друг, – отозвалась я, переходя к следующей дыре. – Слышала, что сказал? Он его друг, соратник или как там это называется у людей, которые живут без магии?

– По-моему, ты сгущаешь краски, – все еще мечтательно проговорила Нинель. – Он же разрешил тебе оставить Дилариона.

– Ага. И пригрозил отрубить руку, – отрезала я.

– Только если дракончика найдут, – напомнила подруга.

Она осторожно приподняла крышку шляпной коробки, в которой мы наскоро соорудили подстилку для питомца из меховой накидки и шерстяного платка. Коробка недовольно пискнула и пыхнула серым облачком, и Нинель опустила крышку.

– Мне что ж теперь, его на цепь посадить? – спросила я, заканчивая с починкой платья.

Нинель покачала головой.

– На цепь не надо, – сказала она уверенно. – Он не выдержит. Но ты только подумай, за тобой приехал красавец виконт. И повезет тебя....

– В одно из самых опасных мест в королевствах. И в мире, – закончила я.

Когда через полчаса мы с Нинель влетели на коврике в окно зала, где дяде с виконтом подавали кофе, оба подняли взгляды и молча наблюдали, как кружим под потолком.

Мы чинно приземлились на пол. Я, стараясь держаться достойно и гордо, как того требует этикет, подошла к дяде с виконтом и опустилась на мягкий табурет. Нинель, следуя моим указаниям, подняла коврик в воздух и, сделав показательный круг по залу, вылетела в окно.

Виконт проводил ее задумчивым взглядом.

– И что же, вам не страшно подниматься так высоко? – спросил он, неожиданно посмотрев на меня.

– Я с десяти лет поднимаюсь в воздух, – ответила я, задрав подбородок. – В полетах нет ничего опасного, если уметь управлять.

– Кто вас обучил, позвольте узнать? – уточнил виконт, приподнимая бровь.

Я постаралась выглядеть невозмутимой, но сердце почему-то пошло в пляс.

– Это в крови, – сказала я, едва сдерживая дрожь в голосе. – Маг либо летает, либо нет.

Губы виконта чуть расползлись в улыбке, делая его похожим на кота во время охоты. Он хмыкнул и произнес:

– Думаю, о кровном навыке вам придется забыть.

– Чему я вовсе не рада, – отрезала я.

Глаза дяди округлились.

– Элизабет! – выдохнул он. – Как ты себя ведешь!

Он окинул меня взглядом, полным ужаса и гнева, потом обратился к виконту:

– Не обращайте внимания на ее поведение. Ей всего восемнадцать. Для магов это не возраст....

– А в Черной Пустоши замуж выходят уже в тринадцать, – заметил виконт. – Так что по нашим меркам, леди Элизабет слегка перезрела.

Я вспыхнула от такой прямоты и раскрыла рот, не зная, что ответить на дерзость, а виконт, в который раз взглянул так, что захотелось превратиться в мышь, маленькую и незаметную, подальше от его всепроникающего взгляда.

Дядя прокашлялся. Выдержав паузу, проговорил:

– Так что? Когда вы планируете отбыть в Черную Пустошь?

– Вам не терпится проводить нас, дорогой дядя? – спросила я ехидно. – Хотели бы поскорее избавиться от любимой племянницы? Понимаю. Вам так долго пришлось меня терпеть… Но дни вашей печали окончены! Боги услышали ваши молитвы!

Я задохнулась, с трудом веря, что сказала это человеку, которому прежде не смела перечить, и приготовилась к каре. Но, вместо того, чтобы приструнить племянницу, лорд Гриндфолд беспомощно заморгал, глядя на меня поверх пенсне.

Виконт тоже посмотрел на меня сверху вниз, выразительно и укоризненно. А я съежилась, чувствуя себя бездушной и жестокосердной нахалкой, не знающей правил приличного общества.

Захлопав ресницами, попыталась понять, как этим двоим удалось превратить меня из жертвенной овцы, которую дарят дому Свартов, в хищную расчетливую тварь. Именно такой я себя увидела в их глазах, подслеповатых дядюшкиных, и холодных, как льдины, виконта де Жерона.

Дядя выпрямился. Думала, сейчас отчитает, и станет легче хотя бы от того, что понесла справедливое наказание. Но он мастерски подлил масла в огонь:

– Если ты готова, моя дорогая, мы не стали бы задерживать виконта, не так ли? Прости, милая, если что не так…

Я замерла с открытым ртом, понимая, что меня обвиняют в задержке отъезда. В голове возник образ увитой золотыми лентами овцы, почему-то с розовой шерстью, которая упирается и жалобно ревет, пока ее тащат на убой, а все смотрят с укоризной. И, несмотря на абсурд, овцу захлестывает стыд.