Еще девиз: «Все нужно попробовать». Иногда можно увидеть, как Жанна с отвращением что-то жует, например, сыр с перцем. «Неужели вкусно?» — ужасается Марина и слышит в ответ: «Я еще никогда этого не пробовала». Если Жанне кто-нибудь или что-нибудь понравится, она не постесняется громогласно заявить об этом, если не понравится — она и тут не промолчит. Она видит каждого человека насквозь и без оглядки клеймит всех своими убийственными меткими суждениями, а на пересуды о собственной персоне откровенно плюет.

— Ну, хватит мировую скорбь изображать, — заявляет она. — Жалельщица выискалась.

— В жизни должны быть и Рахили, и Макакусы, — примирительно добавил Артур, — для равновесия.

Марина отметила, что вслух ничего не сказала, а ответы получила. И что, оказывается, можно уметь читать мысли, а друг друга не понимать.

— Да не должно быть так.

— И охота тебе забивать голову!

— Но мы же люди почти взрослые. А ведем себя как детский сад.

— А ты не видишь, что взрослые живут, зажмурив глаза и заткнув уши? Обо всех не наплачешься!

«Может, правда? — расстроилась Марина. — Почему мне непременно надо за всех переживать? То Дору было жалко, теперь Макакуса. Живут же люди без этого, свободные от всяких лишних мыслей… Откуда я это знаю? Знаю. Вот Рафаэль — он только собой занят, Артур — книжками. Почему я так не могу? Наверное, правда, комплекс неполноценности… Или без комплекса это получусь уже не я, а Жанна?»

Действительно, с Жанной заодно она злословит и смеется над всеми, вместе с Рафаэлем — бродит в потусторонних сферах, отыскивая незатертые сочетания слов и неожиданные образы, с Артуром — копается в книжках и размышлениях, от которых первые двое шарахаются, а с Рудиком они плавают, кто дальше, и залезают на деревья, кто выше. Когда она бывает собой? И бывает ли? Это что же — она всего лишь зеркало своих друзей? Которое само по себе прозрачное пустое место?

— Оставьте общественные проблемы и послушайте меня, — потребовал Рафаэль.

И прочитал стихи, которые оканчивались так:

А в душу заглянешь — там счастия нет и следа,

И думать о нем, и мечтать невозможно.

— Слушай, а это не Лермонтов? — усомнилась Марина. — Да, точно: «и скучно, и грустно, и некому лапу подать».

— Правда, что ли? — чистосердечно удивился Рафаэль.

Жанна хохотала:

— Как Незнайка был Лермонтовым!

А Артур, как обычно, без следа улыбки, продекламировал:

Я помню чудное мгновенье,

Невы державное теченье…

Кто написал стихотворенье?

Я написал стихотворенье!

Рафаэль и ухом не моргнул, пусть упражняются в остроумии.

— Тогда еще вот это послушайте!

Он был несокрушимо уверен в своем «я» и в своем праве быть и Лермонтовым, и кем угодно, если ему так понадобилось.

Глава 9

Над Кудрино опять висела туча. Солнце застряло в ее раскрытой пасти, и единственный луч упал на крышу странного дома с большими окнами. Флюгер в виде парусного корабля вспыхнул так ослепительно, что потерял свои очертания и превратился в сверкающее пятно…

Он стоял возле дерева и, подняв загорелое лицо, с интересом глядел на флюгер. Туча ползла, луч перемещался, и парусник поворачивался вслед за лучом. То ли ветер дул в ту сторону, то ли кораблик был устроен особым образом, но он неизменно указывал туда, где было солнце.

Наблюдатель явно пришел издалека, потому что никто из живущих здесь не стал бы обращать внимание на какой-то флюгер. К тому же, когда вдали послышались шаги, он одним прыжком оказался на дереве. Это было сделано чисто символически. Он стоял на нижней ветке, выпрямившись во весь рост и небрежно облокотившись о ствол, совсем не прятался и продолжал разглядывать занимавший его предмет. Но вдруг его взгляд переместился.

Туча выплюнула солнце, и свет залил всю улицу. По тротуару медленно шагали четверо, его ровесники. Она шла в середине. Ее смех переплетался с голосами остальных, а выражение лица трудно было уловить. Неожиданная улыбка сменилась ироничной гримасой, через секунду — недоумением; в глазах появилась задумчивость. Потом она о чем-то быстро заговорила, и волнение румянцем вспыхнуло на щеках. Потом заговорили остальные, и каждая черточка ее лица мгновенно отзывалась на каждое их слово.

Наблюдатель пристально всматривался в этих четверых. По крайней мере одного он узнал: сначала он видел его в магазинчике у базара, куда сдавал две старые книжки, а потом почти случайно дал ему по шее на соседнем пустыре.

Компания поравнялась с деревом и, хотя незнакомец уже не только не прятался, а весь подался вперед, прошла мимо, ничего не заметив — один из них что-то говорил, может быть, даже читал стихи, а остальные слушали. Та, что шла в середине, опять засмеялась, а ее светлые кудри на солнце стали золотистыми, и наблюдатель не мог разобраться, что должен делать; оставаться на месте или идти за ними, и если идти, то почему и зачем.