Шрифт:
И оттого, что Ирма умирает, и оттого, что живот у нее голый, опять возобновляется то, прежнее щекотание. И Жюль начинает сыпать грязными, чудовищно-непристойными словами…
В сердце щекочет, и под языком, и во всем теле… Опять приливает загадочная истома, и сладкое возбуждение зажигается опять…
Умирает Ирма, умирает…
Голый живот, голый…
И сладкое возбуждение разливается сильней, и уже млеют и трепещут плечи, и сами собой закрываются веки…
— Ирма, замолчи! — кричит Жюль. — Не хрипи, Ирма…
… - Тут еще лучше, чем если в очаге огонь раздуть, — говорит потом Жюль. — Тут все тело сразу чувствует тепло… Ирма, замолчи!.. Не хочешь замолчать?!
Жюль вскакивает из кровати… Он стоит перед лежащей на полу полуголой сестрой и смотрит… Лицо девочки направлено к потолку. Рот открыт. Видны зубы. Синие глаза неподвижны. Волоса рассыпаны по лбу, по камням пола.
И живот! Голый живот. И она умирает.
На белом фоне голого живота сумрачно выступает темный блеск стоящей на полу бутылки.
— Хрипеть будешь?.. Умирать будешь?.. Не хочешь умереть?.. Ага!..
Жюль схватывает бутылку за горлышко, подымает высоко над головой и с силой бьет по лицу Ирмы.
Сладостный трепет искрой проходит по телу его, — оттого, что живот у Ирмы голый, оттого, что красным потоком вдруг обдалось ее лицо…
И выше прежнего он опять поднимает бутылку, и опять бьет девочку по лицу…
Раз… и еще раз… и третий раз…
Красный поток сделался шире, он залил неподвижные глаза, и светлые волосы, и грудь, с лежащей на ней белой рукой. Красные струи побежали вниз, и по швам между плит стали пробираться к гулко храпевшей Эрнестине.
— Хи-хи-хи…
Жюль снова поднимает над собой бутылку, всю окровавленную, и опять бьет по черепу сестру.
— Хи-хи-хи…
В руках остается только горлышко.
Куски стекла рассыпались по лицу Ирмы, по плечам, упали на пол. Донышко бутылки скатилось с груди, несколько раз качнулось с боку на бок, и остановилось острыми осколками кверху. Точно окровавленные зубы волка, сейчас только терзавшего овцу…
И кровь бежит, огибает круглое донышко, и бежит дальше…
Белый живот Ирмы вздрагивает. Но девочка уже не захлебывается. Только вздрагивает.
Жюль лезет обратно в постель и торопливо накрывается.
— Вот тепло! Очень тепло! — шепчет он. — А это что? Лакрица?.. Ишь ты какая лакрица… Ирме и лакрицу дали…
Жюль всовывает в рот лакрицу, все мокрую и теплую от смертоносной слюны Ирмы.
Лакрица сладкая. Жюль с удовольствием жмурится, жадно сосет и чмокает. Он потягивается, сворачивается. Тепло… Приятно…
"Сколько на полу крови… И живот уже не вздрагивает".
Уж Ирма не захлебывается, и уже не вздрагивает живот.
Нет, вздрагивает… Еще вздрагивает… Чуть, чуть…
Жюль напряженными глазами смотрит на голый живот умирающей.