Аттар снова замолчал. Небо за окном светлело, предвещая близкий рассвет, а я зачарованно перебирала образы, возникшие после рассказа. Вот теплый и яркий бог огня, похожий на отца. Влажная и коварная Моана, истинная женщина. И близнецы, которые в равной степени могут утопать во мраке или купаться в свете, быть сухими или наполняться влагой… Чем больше я задумывалась, тем больше мне нравился этот миф.

— Истинные противоположности, застывшие в вечном равновесии любви и ненависти, — снова заговорил аттар. — Неизвестно, сколько существовали боги в своем незыблемом безвременье, пока однажды не родился пятый сын — Хаос. Бог перемен и приключений. Бог испытаний и шуток. Бог созидания. Творец. С его первым криком появилось время и разрушилось равновесие. И отделились боги друг от друга, осознали сами себя.

Тангавор вдруг замолчал, взглянул на меня внимательно и добавил:

— Так появились Семь богов.

Я удивленно соображала, что ведь и правда, столько раз слышала о Семи богах, но ни разу не задавалась вопросом, что это за боги.

— И захотелось богам творить. И сотворили они первый мир. Прекрасный мир, который назвали своим родным домом. — Аттар замолчал ненадолго, словно задумался, а потом добавил тихо: — Твой мир.

Я невольно вздрогнула от мысли, что шутливый тон Тангавора совсем незаметно стал тревожно серьезным.

— Свет и Тьма создали день и ночь. Близнецы создали твердь и небо. Бог огня и богиня воды наполнили мир жизнью. Все было прекрасно в этом мире, кроме одного — он словно застыл, и жизнь в нем была пустая. И тогда бог Хаос создал человека, умеющего разрушать и созидать одновременно.

Многие тысячелетия наблюдали боги за творением своим. Мир развивался и радовал создателей непредсказуемостью и независимостью.

Так понравилось богам творить, что решили они создать еще один мир. Потом еще… И каждый мир был особенным, отличающимся от других… В запале созидания покинули боги первый мир и забыли о нем ненадолго. А когда вспомнили и вернулись, то увидели лишь пыль, наполняющую возрожденное Ничто. Первые люди, дети Хаоса, уничтожили сами себя и целый мир вместе с собой. Уничтожили первый дом богов.

Я замерла, беспомощно переваривая грустный конец такого светлого мифа, глубоко вздохнула и прошептала:

— Как печально и как правдиво.

Я невольно поежилась. Мы и правда такие… Не умеем удержаться от разрушения того, что создали.

А впереди, где дорога терялась в сизой дымке, зарождался рассвет, заслоняя последние звезды. Тангавор больше ничего не говорил. И мне не хотелось. Отрешенно смотрела на жемчужные облака под куполом светлеющего неба, впитывая тревожную смесь грусти и надежды. Тягостные размышления о разрушительной силе человечества переплетались с блаженным восторгом от просыпающейся природы. Вот еще чуть-чуть, и робкое солнце нежно коснулось макушек деревьев. Неловко обняло серые хмурые стволы и обрушилось розовыми лучами на сонную, блестевшую росой траву весенних полей. Машина, мягко баюкая меня, неслась вперед, дорога под нами ускользала, уходила, текла как река. Незаметно для себя я уснула.

Тангавор свернул на обочину, достал плед и накрыл спящую Варвару. «Совсем девчонка», — мелькнула и пропала мысль. Волосы выбились из наскоро заплетенной косы и мягкими кольцами окружили безмятежное лицо.

Аттар сел за руль и вернул машину на трассу. Вчера вдруг пришла мысль: может, она? Его настолько накрыло от этой потрясающей идеи, что он едва помнил, как искал телефон и звонил Сотару. Как же неприятно было услышать: «Мы ее проверили сразу… Практически невозможно, чтобы она была той самой». А ведь на какой-то миг Тангавору показалось, что от нее пахнет земляникой. Аттар встряхнул головой и попытался сосредоточиться на дороге. Сколько лет Варваре Лайя было в тот год, шестнадцать? «Практически невозможно», чтобы он так по-взрослому обнимал и целовал шестнадцатилетнюю девочку. Его пропавшая шаари-на отвечала в ту ночь на поцелуи так невозможно страстно…

«Практически невозможно»… Аттар с легкой грустью взглянул на спящую Варвару и покрепче вцепился в руль.

Все утро я тихонько дремала в машине, периодически проваливаясь в яркие сновидения. Неожиданно нахлынули воспоминания, которые я запрятала глубоко на дно своей души рядом с кладбищем потерь, с пометкой: «Не доставать, будет больно». Мне снились карнавальная ночь, фейерверки и поцелуи.

А проснувшись, я долго смотрела на залитую высоким солнцем дорогу, прежде чем смогла сбросить дурное непрошеное настроение и улыбнуться Тангавору, который предложил где-нибудь остановиться и перекусить.

Мы нашли чудесную полянку, скрытую от дороги небольшой рощицей. Я удивилась корзинке, собранной добротно, словно женской рукой. Так и оказалось. Аттар с непривычной теплотой рассказал о своей помощнице. Выкладывая знакомые контейнеры на расстеленный плед, я осознала, что тот ужин был тоже собран ею. Лепешки и соус, от которого я млела в прошлый раз. Овощная и сырная нарезки. Россыпь орехов. Явно домашнего приготовления овсяное печенье. И какао! Потрясающее чутье у Ханны-Мэй.

Я лениво пила горячий напиток и рассматривала танцующих в воздухе птиц. Кажется, это скворцы. Они легко и быстро взмывали наверх, потом блестящими веретенами падали вниз, чтобы мелькнуть над самой землей, и снова устремлялись в небо. Я совсем уже и забыла о грустном мифе, как лежащий на спине аттар заговорил:

— Я ведь рассказал не всю историю.

— Да? У нее есть и счастливый конец? — Я не смогла удержаться от сарказма.

— Возможно. — Аттар перевернулся на бок и посмотрел на меня. — Хочешь знать, что случилось дальше с твоим миром?

Я кивнула, не в силах понять, какие ощущения у меня вызывает вот это нарочитое «твоим».

— Боги были ужасно расстроены гибелью первого мира. Хмурый Хаос отвернулся от Матери, не в силах видеть ее слезы, и стал перебирать руками пыль, что осталась от прежнего красивого мира. Он ее пересыпал из ладони в ладонь, собирая все больше и больше, пока не родилась у него одна идея. Напомню, он был не только богом хаоса, а еще и повелителем времени. Обратить его вспять он не мог, но доступно ему было многое. Сжал он собранную пыль мертвого мира и вдохнул в нее свою силу. Остальные боги поняли его идею и стали ему помогать создавать… Нет, не новый мир. А отражение старого. Осколок мертвого мира, заключенный в сферу поддержания. Ради прошлого и ради будущего.