Митрофанов снова подмигнул Ивану, на сей раз довольно дурашливо, будто обнуляя клоунаду. И серьёзно сказал:

– Давайте вернёмся к теме вашего визита.

Иван несколько замялся. И решил действовать, исходя из первого своего побудительного импульса. Как правило, первые – они самые верные. К тому же – а чего стесняться? В таком-то заведении!

– Вы совсем не расстроены смертью главврача? – выпалил он, глядя на Митрофанова. И тут же почувствовал, что краснеет и опустил взгляд.

– Иван Алексеевич, я не могу быть ни расстроен, ни обрадован. Вероятно, вы не в курсе. Это необходимо для, так сказать, чистоты восприятия: я – психопат. Иначе был бы лишён возможности творить невозможное. Невозможное в рамках текущих гуманистических установок. Метод ограничения и принудительного использования – метод психопата. Для которого не существует ни добра, ни зла, ибо зачастую эти категории слишком, простите за кажущуюся иронию, пластичны. И зависят, в том числе, от модных тенденции эпохи. Для психопата существует лишь результат. Я лечу этих людей не потому, что люблю их. И уж точно не потому, что верю в них, жалею, испытываю сострадание и тому подобное.

Митрофанов обернулся и кивнул на довольно молодую женщину, здоровая рука которой была плотно фиксирована, а больной, дрожащей, плохо двигающей спастической конечностью, она пыталась не промахнуться ложкой мимо рта. Она вся была измазана йогуртом, баночка которого стояла рядом с ней на скамейке. Женщина зло плакала от бессилия, и унижения.

– Да-да, Иван Алексеевич. Именно так. Е й горько, больно и обидно. И мы, как ни крути, её унижаем. А вон тот молодой человек, совершенно цивильного вида, – он кивнул на крепкого парня в джинсах и футболке, – приставленный к ней врач. Но он не придёт к ней на помощь. Хотя ему больно на неё смотреть. Он ещё молод, ещё не закалился, но в нём есть потенциал. Он способен сдержать эмоции ради результата. Девушка хочет есть. Она у нас уже неделю. И, поверьте, она очень хочет есть. Но круче голода, страшнее горечи, боли и обиды, – если их ещё, конечно же, можно преодолеть, а в её случае это именно так, – может быть только ярость. Смотрите, смотрите!

В глазах Митрофанова загорелся азарт учёного. Очень хорошо известный Ивану азарт. Молодая женщина, замурзанная йогуртом, плохо двигающейся рукой кое-как схватила баночку и постаралась метнуть ею в своего «надзирателя». У неё ничего не вышло. Баночка йогурта попросту выскользнула из её рук.

Митрофанов посмотрел на Ивана сущим триумфатором.

– При поступлении неделю назад рука абсолютно не двигалась, была лишена рефлексов. Нейроны в соответствующей зоне были разрушены обширным кровоизлиянием. Но всего неделя ограничения здоровой руки и принуждения к использованию больной – и вот уже к ней вернулся хватательный рефлекс. Мозг проложил новый нейронный путь. Он жаждет жить. И мыслить. Иначе как в теле – это невозможно. Тело надо накормить. Мозг сотворяет импульс. Вынужден сотворять.

Митрофанов повернулся к пруду, у которого они сидели, и удовлетворённо посмотрел на зеркальную поверхность, по которой скользили водомерки.

– Любящий её человек, воспитанный в современном представлении о добре, кормил бы эту даму с ложечки до конца её жизни. И менял бы ей памперсы до конца её дней. Или его. У меня же, психопата, не испытывающего по отношению к ней никаких эмоций, через месяц она будет обслуживать себя совершенно самостоятельно. Через полгода максимум – вернётся к своей профессии. Потому что мне на неё наплевать. Она не вызывает у меня ровно никаких чувств. Как и смерть Васильева. Потому я посчитал излишним имитировать чтобы то ни было перед учеником Создателя.

– Кого?! – Опешил Иван.

– Я однокашник вашего многоуважаемого патрона. Мы учились с Ильёй Виддером на одном курсе. В одной группе. Его студенческая кличка: Создатель. Скромно и со вкусом.

– Буду знать, – пробормотал Иван. Удивлённый не то прозвищем Виддера, не то тем, что Митрофанов – психопат и говорит об этом совершенно открыто. Не то всем вместе, включая весь сегодняшний день. И вчерашний вечер до кучи. У него не было времени всё это осмыслить.

– Однако вы, Михаил Александрович, отлично имитируете вежливость, сарказм, снисходительность и всё, что как нынче принято говорить, must have.

– Вежливость не чувство, но социальный навык. – Спокойно ответил Митрофанов. – Сарказм и снисходительность – навыки ментальные. Нет ничего такого, чего бы толковый психопат не смог бы сымитировать, чему бы не мог обучиться. Повторюсь: психопат нацелен на результат.

– Тогда я перестану мямлить, – набрался храбрости Иван, – и задам вам прямой вопрос: вы имеете отношение к смерти Васильева?

Митрофанов посмотрел на Ивана. Прямо и открыто. И откровенно. Казалось, его светло-голубые глаза цвета размытых небес стали ещё светлее, совсем стальными, но при этом не были ни холодными, ни колючими. Он зачем-то повторил вопрос, будто уточняя ещё раз параметр перед началом исследования:

– К смерти?

Иван кивнул. Митрофанов ещё немного посмотрев Ивану в глаза – отчего последнему стало немного жутковато, – ответил просто, без малейших эмоций:

– Нисколько.

И вернулся к созерцанию зеркальной глади пруда.

Иван постарался выдохнуть как можно незаметней. Но, кажется, всё равно вышел вздох облегчения. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы Митрофанов имел хоть какое-то отношение к смерти Васильева. Потому что он ему очень понравился. Хорошим добрым людям вроде Ивана Алексеевича, – а он себя считал хорошим и добрым человеком, – не по душе, когда симпатичные им люди внезапно оказываются, например, убийцами. Ладно ещё – психопатами. Это можно пережить. Поэтому Иван на вздохе облегчения ещё и пошутил. Немного коряво, как ему показалось. Но иногда человек успевает пошутить куда быстрее, чем задуматься. Тоже ещё один заслуживающий более глубокого изучения, посреди остального «всего», феномен.

Конец ознакомительного фрагмента.