Сколько же они не виделись? Ей было девятнадцать, ему — двадцать два. Прошло почти восемнадцать лет. Интересно, каким он стал? Лысым? Толстым? Седым? Хотя почему лысым, толстым и седым? Может, он, как и Борис, в хорошей форме. А она?

Рита вытащила пудреницу и стала внимательно изучать свое лицо. Легкие морщинки в уголках глаз, ничего не попишешь, возраст. Волосы такие же густые, кожа по-прежнему чистая, и ямочка на правой щеке, когда она улыбается. Макс любил целовать эту ямочку и называл ее «тайной Вселенной». Так и говорил: «Эта ямочка — тайна Вселенной». Макс был очень хорош собой: высокий широкоплечий брюнет со светло-серыми глазами. В него было влюблено пол-института, а он непонятно почему предпочел ее… А потом, тоже непонятно почему, оставил. Уехал без объяснений. Пропал — и все! Можно сказать, бросил. Именно таковой она себя и ощущала. Хотя виду не подавала, словно прекрасно знала, почему он исчез и куда делся. Во всяком случае, ей удавалось держаться так, что никто не догадывался об истинном положении вещей. Но она-то знала — он бросил ее. Совершенно неожиданно, на самом пике отношений. Как выстрел на взлете, как вода на вдохе — пропало дыхание, перекрыт кислород. Спасайся как можешь! Будь это мимолетная связь, «привет-пока», тогда еще ладно. Но ведь у них все было, по-настоящему было!

Раньше Борис через свою маму, живущую в одном дворе с родителями Макса, передавал ему приветы, так что тот что-то знал об их жизни. Но пару лет назад его старики переехали к старшему сыну, куда-то на Волгу, и после этого они не имели о нем никаких известий. И вдруг — такое!

Рита спрятала пудреницу. Честно сказать, она не хотела с ним встречаться. Раньше — да, хотела, даже втайне мечтала об этом. Несколько лет жила надеждой, что он помнит и тоже любит ее. Потом надежда померкла, а обида притупилась. Раз так легко уехал, значит, она для него ничего не значила. И нечего тут переживать. А теперь — если едет к ним в дом, скорее всего, она для него — жена одноклассника, и не больше. Ну и слава богу! Так к нему и нужно относиться. На стол подаст — и сразу уйдет спать.

Собственно, почему она должна подавать им на стол? Она на работе. Придет поздно, присядет на минуточку, сошлется на усталость и — в спальню. Хотя она собиралась как раз прийти пораньше, поговорить с Викуськой, постирать, приготовить ужин, а теперь что? Специально сидеть на работе? Все равно встречи не избежать. Значит, нужно встретить его спокойно.

Она вернулась домой не позже, чем обычно. Борис с Максом уже сидели в кухне, но ужинать еще не начинали.

— О, наша мама пришла, — обрадовался Боря.

Похоже, они все же успели выпить за встречу.

— Здравствуй, Рита.

— Здравствуй, Максим.

Он чуть прикоснулся губами к ее щеке.

— Хорошо, Ритуля, что ты так быстро пришла. Нам без тебя и ужинать не хотелось.

— Скажи лучше, что лень было на стол накрывать, — улыбнулась она мужу. Его искренняя радость передалась и ей. Борис — хороший человек, он рад встретить старого друга, и дурные мысли его не одолевают. Просто рад гостю и все!

— Ну а коньячка вы все же успели хлебнуть. — На столе красовалась початая бутылка «Хеннесси» с кое-как нарезанным лимоном.

— Ну, святое дело! Давай и ты с нами. За встречу!

Коньяк был теплым, крепким и ароматным. После него все уже казалось другим. Рита выложила на тарелки принесенные из супермаркета продукты, что-то разогрела в микроволновке, и рюмки вновь наполнились коньяком.

— Эй, ребята! Не торопитесь. Сейчас напьемся за десять минут и будем втроем мордами в салате лежать, — смеялась Рита.

— Ну так что ж, — хохотал Борька, — не каждый день старые друзья заморские приезжают. Эх ты, гад! Что же раз за двадцать лет приехал?

Макс помалкивал. Улыбался, кивал, слушал, а сам говорил мало.

Он возмужал, раздался в плечах и вообще стал шире. Рита помнила его по-юношески стройным и очень высоким. Оказалось, он не выше Бориса, но покрепче его. Покрупнел, как говорят, заматерел. Не лысый, не седой и не толстый. Сравнивая его с тем прежним, когда-то горячо любимым ею Максом, она нашла его подурневшим. Борька выглядит лучше, подумалось ей. Борис раньше был худым и как-то несуразно сутулился, скорее всего, от стеснения. С возрастом он изменился в лучшую сторону: не худой и не полный, одевается со вкусом, приобрел ту полную достоинства уверенность, которая отличает человека состоявшегося. А Макс, несмотря на свой вполне респектабельный вид, казался озадаченным, даже каким-то неприкаянным. Он немногословно отвечал на вопросы и старался не встречаться с Ритой глазами. Из путаного мужского разговора обо всем сразу: о бизнесе, политике, личной жизни — она поняла немного. Макс жил в Германии, был женат на немке, интеллигентной женщине, которая была старше его и преподавала в университете. У нее есть дочь, ровесница Викуськи, было собственное дело, но теперь он решил открыть свой бизнес здесь, в родном городе.

— Ты где жить будешь? — допытывался пьяный Борис.

— Пока сниму квартиру. Потом куплю.

— Нет. Не вздумай ничего снимать. У нас будешь жить.

— Посмотрим, Боб, посмотрим.

— Я настаиваю! Жить у нас! У нас три комнаты. Места полно. Скажи ему, Марго!

Напился. Вот уж и студенческие прозвища в ход пошли: Макс, Боб, Марго. А ведь действительно! Тогда они не называли себя иначе. На Риту нахлынули воспоминания. Она снова была Марго. Веселой неугомонной Марго, чьи черные волосы развевались, а тоненькие шпильки цокали по плитке, когда она в тесных джинсах и ковбойке бежала ему навстречу. Рита почувствовала на себе его взгляд и поняла, что Макс думает о том же. Глаза их встретились. В его светлых глазах была грусть и то уже забытое ею выражение, когда он смотрел на нее. Она улыбнулась, и на правой щеке образовалась ямочка.

— Тайна Вселенной, — тихо проговорил Макс и опустил глаза.

А счастливый подвыпивший Борька оживленно что-то говорил и сам смеялся над своими рассказами. Рите стало жаль его — он был с ними и не с ними, за тридевять земель. Он рассказывал Рите об их смешных школьных проделках, толкал Макса в бок:

— А помнишь, в девятом классе…

Макс кивал и улыбался. И она тоже улыбалась, но не слышала мужа. Они с Максом думали о своем. Он осторожно поднимал на Риту свои светло-серые глаза, такие чистые, что, глядя в них, нельзя было ему не верить, и молча говорил ей свое: «А помнишь?» И она отвечала ему взглядом: «Помню».