— А о ком ты думала, тот и любит…

«Любит, так не отослал бы от себя», — с горечью подумала Ядзя. На глаза навернулись нежданные слезы. А когда девушка смахнула их рукавом, словник уж потерялся в толпе. И там, где он исчез, на мгновение мелькнул знакомый платок — уж не нянька ли?

Ядзя принялась пробираться через толпу, привычно работая локтями. Кто-то наступил ей на подол. Помянул, не страшась вида голов на стене, небо и всех его тварей. Ядвига бросила в ответ что-то резкое, думая лишь о том, как догнать старуху. Нянька всегда была сурова. С ней и во Владов терем идти не страшно.

— Что ж ты, красавица, так ругаешься? — спросил рядом знакомый голос. — Не гневи Землицу.

От жаркого, звериного дыхания мороз пробежал по спине девушки.

— Никак по хозяйке заскучала, Ядвига? — тихо проговорил Игор, удерживая Ядзю за локоть. — Пойдем, до княжьих покоев провожу. По дороге нам.

И имя мое помнит, с ужасом подумала Ядзя, мигом растеряв смелость. Покорно пошла за великаном. Толпа расступалась перед ним, как расступается рыхлая ткань под иглой. И тотчас смыкалась за спиной девушки. Люди кланялись, Игор кланялся в ответ. Ядзя тоже то и дело склоняла голову, хоть и видела, что встречные не замечают ее — смотрят во все испуганные глаза на княжеского любимца. Знать, нечасто можно было встретить в уличной толчее самого «Владова пса», огромного закрайца.

— Как тебе у нас, в Черне? — вдруг спросил Игор, оборачиваясь. Из-под низко надвинутого капюшона сверкнули на миг темные глаза.

— Хорошо, господин, — отозвалась девушка, скромно потупившись.

— Все-то у тебя хорошо, — глухой, резкий голос самому показался чужим. — Поди. Как… князь придет, мне скажешь.

— Да, господин, — все так же кротко пробормотала служанка, пятясь к двери.

— Ведь хотел сказать «отец», а будто ком в горле встал, — с досадой подумал про себя Якуб. Затворил дверь.

Скверно на душе было после ссоры, муторно. За всю жизнь не позволил себе Якуб поднять руки на родителя. Чтил, уважал, боялся. Потому что был перед ним Казимеж, Лис Бяломястовский. Правитель — умный, щедрый, грозный.

А как пришел в Бялое Черный Влад, как взял Эльку — словно подменили отца. Стал старик стариком — брюзжит, пьет да девок тискает. Умел Владислав ломать. Хлеще топи хребет перешибал хозяин Черны, радуги ему в глотку.

Якубу было стыдно. Совестно того, что наговорил сгоряча отцу. Казалось, правду говорил, все как есть — а как вымолвилось, так стало ясно, что не правда это, а правдочка. Его, Якуба, глупая правда. Такая простая и прямая, что никак не может она быть истиной. Якуб почувствовал себя брехливым щенком, по глупости ухватившим хозяйскую руку.

Захотелось повиниться, упасть перед отцом на колени. Попросить растолковать, что к чему. Чтобы впредь не стыдиться. Так сделал бы наследник Бялого. Но Якуб все медлил, сидел, то и дело прикасаясь дрожащими пальцами к белому платку на лице.

— Позволишь, Якуб Казимирович? — тихо спросили из-за двери.

— Кто? — встрепенулся княжич.

— Иларий это. Впусти, покуда слуги не услыхали.

В голосе мануса звучала тревога. Якуб тотчас отворил дверь, впуская молодого мага. Иларий прикрыл за собой дверь, прислонился спиной к тяжелой створке.

— Плохо дело, господин мой Якуб, — прошептал он охрипшим от волнения голосом. — Батюшка ваш…

— Что? — Якуб вплотную придвинулся к Иларию, заглянул в глаза, ища хоть искру надежды. Но предательский холодок дурного предчувствия пополз по спине вверх, остудил затылок.

— Преставился князь, — выдохнул Иларий.

— Как? — казалось, Якуб уже не ждал ответа, губы его побледнели, едва не сравнившись цветом с платком. Глаза блеснули непрошеной влагой.

Но Иларий не дал наследнику Бялого собрать рассыпавшиеся мысли. Крепко удержал за плечо.

— Не сам ваш батюшка Землице душу отдал. Кто-то голову князю размозжил. В бане он лежит.

Якуб покачнулся, но манус крепко держал его за ослабшую руку.

— Теперь, Якубек, ты князь бяломястовский. Хочешь ли, нет ли, а надо о смерти князя народу сказать.

В голове у наследника гудело, тошнота подкатывала к горлу.

«Не может того быть», — стучало в висках.

«Может, — отвечала непреклонная совесть. — Убили вы батюшку, князь Якуб. В запале ударили, да и убили».

— Что сказать? Как? — еле выговорил новый хозяин Бялого, теряясь под пристальным взглядом синих глаз молодого мага. Казалось, прямо в душу смотрит Илажка. Якуб опустился на скамью, а Иларий навис над ним, впившись в лицо неподвижным взглядом.

— Дружинников бы надо вызвать, тайников, — глухо проговорил манус. — Убийцу надобно сыскать.

Якуб вздрогнул, хотел ответить, но слова застыли на губах. Иларий внимательно, пристально посмотрел на бледные трясущиеся губы наследника.

— А может статься, — начал он, словно раздумывая. Отвел взгляд. Запустил руку в черные кудри. — Ежели сказать, что князь-батюшка не сам с Цветноглазой встретился, не ровен час слухи пойдут. Не про вас, — успокоил он кусающего губы господина Бялого мяста. — Про зятя вашего, Влада Чернского. Поймут люди, если не станете вы про нового родственника недоброе думать. Не осудят. Все он, ворон Чернский, виноват. Разве ж от его силы рукавом занавесишься?