— Любит каждый кулик свое болото хвалить.

— Байкал не болото. С Байкалом, паря, шутить не след, — обиделся проводник.

Четыре ветра издревле шумят над Байкалом. Самый страшный — сарма буйствует на Малом море, во время сармы все живое скрывается в потайные места, омулевые косяки уходят в глубину, люди стараются не выходить из домов.

Из устья реки Баргузин дует одноименный ветер, он продувает всю серединную часть Байкала, разводя сильную волну. Бывалые рыбаки отсиживаются в этот час на берегу.

И третий ветер часто шумит над Байкалом. Он летит со стороны Верхней Ангары и называется ангарой.

А с юго-запада движется жесточайшей силы култук — с дождями, туманами. Грозен Байкал в час култука.

Бато перебросил через плечо винчестер, натянул меховые рукавицы.

— Посмотрим, Андрей, что на дороге?

Широкая долина, постепенно сужаясь, превращалась в ущелье. Ночью произошли перемены: сугробы, тянувшиеся вдоль, сейчас пересекали долину наискось. Искрилась изморозь.

Лыжи с хрустом взрывали снег. Андрей словно сливался с природой.

Бато обогнал Шурмина и уже приближался к синеющей на снегу тропе. Он выскочил на тропку и тут же повернул обратно.

— Беда, беда! — кричал он издали.

Каппелевцы убили дозорных, надругались над ними — вырезали на лбах звезды. Уничтожив дозоры, они бесшумно и невидно прошли под утро мимо отряда Бато.

Партизаны устремились в погоню. В ущелье они вошли, когда уже начал задувать култук. Сумеречно заблистал отполированный ветром лед. По нему змеились белые струйки, и лед будто шевелился и бежал навстречу идущим.

А култук все усиливался. Струйки обратились в снежные бичи, хлеставшие людей по лицу, воздух плотнел. Ветер уже не кидался из стороны в сторону, а дул с необоримой силой; что-то больно ударило Андрея по ногам, потом еще и еще. Маленькие камешки срывались со скал, разлетались, как снарядные осколки.

Андрей споткнулся, цепляясь лыжей за лыжу. Порыв ветра бросил его на колени, и сразу скалы, лед, партизаны промчались мимо. Его несло назад по ущелью.

Он поднялся, бросил сломанные лыжи и зашагал, выдвинув вперед правое плечо. Ветер валил его с ног, прижимая к скале. Андрей боролся с култуком, как с ненавистным противником.

На исходе третьего часа удалось пройти ущелье, и ветровой поток оборвался так неожиданно, что Андрей чуть не упал, почувствовав всем телом отсутствие привычного уже сопротивления воздуха.

Увидев белую даль Байкала и многочисленную, растянувшуюся колонну бредущих по льду каппелевцев, партизаны, как и было задумано, вышли им во фланг.

Войцеховский тоже заметил партизан. Полковник Юрьев, беспрестанно матерясь, объявил ижевцам:

— Или погибнем, или отобьемся. Другого выхода нет.

Ротмистр Долгушин проверил патроны в нагане. «Одну пулю для себя», решил он, становясь за повозки, на которых каппелевцы везли с собой больных и мертвецов, не успевая хоронить их в пути.

Снова с удвоенной силой подул култук. Он гнал на партизан, на каппелевцев тучи колючего снега. Было что-то негодующее, ужасающее в этом остервенении природы.

После короткого безрезультатного боя каппелевцы оторвались от партизан и побрели дальше на восток, увозя тяжелораненых и убитых, и мертвого Каппеля в том числе.

Партизаны прекратили преследование противника. Безмерная усталость укладывала людей на лед, и они засыпали сразу, будто сраженные насмерть. Андрей опустился на сани, прикрыл заиндевелые веки, но уснуть не мог, а память начала свою работу, уводя его на одуванчиковые берега реки Вятки.

Андрей вспоминал марши азинской дивизии, свой плен в отряде Граве, «поезд смерти», сибирские чащи, поселения на Ангаре, на Лене. Как на экране синематографа, мелькали разорванные видения. И вот возник перед ним всадник с красным шарфом, с шашкой, вскинутой подвысь. Андрей улыбнулся видению: «Где ты теперь, Владимир Азин?»

— Вот мы и встретились, батюшка мой. Долгонько я ждал, но, слава Христу, схлестнулись наши тропочки. — Афанасий Скрябин скорбно поджал губы, свел к переносице брови, пристально разглядывая Азина.

— Что-то я тебя не припомню, — ответил Азин, стискивая кулаки. Жгучая боль прошла по раненой руке, Азин поморщился.

— Неужто, батюшка, позабыли Зеленый Рой? — блеснул жестяными глазами хлеботорговец. — Мельника Маркела, помещицу Долгушину позабыли? Союз «Черного орла и землепашца» тоже из памяти вон? Напрасно, напрасно! Истребили моих друзей, как же этакое позабыть?