Сравнялась дорога с ветвистым дубом. Потянулись навстречу Памфилу вилы, сразили Памфила в бок.

Едет Топей по дороге к реке. О геройстве Топей мечтает. Колокольным звоном гудит Москва. Сам царь Алексей Михалыч славой его венчает.

Добрался Топей до реки. Вброд переехал реку. Стал на высокий взбираться берег. Занеслась над Топеем с откоса коса. Рухнул мечтатель в воду.

По открытому чистому полю едет верхом на коне Боголеп. О подвигах ратных и он мечтает. Это в честь Боголепа звоном церковным гудит Москва. Сам царь Алексей Михалыч славой его венчает.

Кончилось чистое поле. Подошла дорога к крутому оврагу. Стал спускаться в овраг Боголеп.

Жаль, что глаз не устроен сзади. Не видит дворянский сынок того, как за спиной кто-то поднялся в рост. Взлетела, как меч, дубина. Ударила молотом по шишаку. Свалился с коня Боголеп. Остался на дне оврага.

Правду сказал старик - сошлись у дворян дороги.

СТАРАЛИСЬ

Ефремовский воевода Аввакум Иевлев писал царю: "Его величеству государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу холоп твой Аввакумка челом бьёт".

Писал воевода о том, что городские стены у них в Ефремове подгнили, покосились, а кое-где и вовсе обрушились. Нет у города теперь надёжной защиты. "Ако же вор Стенька прийдет к Ефремову, - писал Иевлев царю, - то быть, государь-царь, великой беде". Для строительства новых стен просил воевода денег.

Отписал царь воеводе, чтобы новые стены строили. Отпустил из казны денег. Завёз воевода в Ефремов дубовые брёвна. Нанял плотников. Начали строить стены.

Старший среди плотников Никита Зяблов воеводе понравился. Хоть и стар был годами Зяблов, но в плотницком деле оказался большим умельцем.

– Мы эти стены - враз, - говорил Никита.
– Они и при внуках и при правнуках будут ещё стоять. Будь спокоен, отец воевода, Разин на них не сунется.

Каждый день приходил воевода, смотрел, как идёт работа. Стучат топоры, без устали ходят пилы.

– Шибче, шибче!
– покрикивает Зяблов на плотников.

Правду сказал Никита - стены растут, как в сказке. Похвалил старика Иевлев.

– Стараемся, отец воевода, - ответил Зяблов.

Похвалил воевода плотников.

– Стараемся!
– гаркнули плотники.

Притомился в делах воевода. Взяла его хворь. Пролежал он несколько дней в постели.

Но работа шла, не стояла на месте. И вот Никита Зяблов пришёл к воеводе.

– Отец воевода, готовы стены!

Не удержался Иевлев, поднялся на ноги, пошёл посмотреть на крепость.

Глянул - отличные стены. Высокие, крепкие, ладные. Даже выше старых на целый метр.

– Молодцы!
– похвалил воевода.

Обошёл он крепость с одной стороны, обошёл со второй, с третьей, завернул на четвёртую. Смотрит, а там нет никакой стены.

– Как так!
– взревел воевода.

– Не хватило, боярин, брёвен, - объясняет Никита.

– Как - не хватило?!

– Промашка у нас получилась. Зазря метром выше поклали стены. Но ничего, ничего, - говорит Никита.
– Зато три стороны неприступные. Никакая их сила теперь не возьмёт. Не страшен, отец воевода, Разин.

Взвыл воевода:

– Да что ты, дурак, несёшь! Что же это тебе за неприступная крепость, если в ней целой стены не хватает?

Разводит Никита руками, еле улыбку в усах скрывает:

– Промашка, батюшка, промашка. И как это только у нас получилось! А ведь старались, старались, батюшка...

– Старались?!
– кричал воевода.
– Не царю, супостаты, служите! Стеньку, проклятые, ждёте. Вот я вам!

Приказал воевода плотников избить батогами. Однако писать обо всём царю и просить новых денег не стал. Не хватило для этого смелости.

Так и остался Ефремов с тремя стенами. Хорошо, что Разин не брал Ефремов.

Г л а в а ч е т в е р т а я

КАЗАЦКОЕ СЛОВО

ГУСЬ И ПРИСЕВКА

Два молодых казака Гусь и Присевка заспорили, кто больше народному делу предан.

– Я!
– кричит Гусь.

– Нет, я!
– уверяет Присевка.

– Я жизни не пожалею!
– бьёт себя Гусь в грудь кулаком.

– Я пытки любые снесу и не пикну!
– клянётся Присевка.

– Хочешь, я палец в доказ отрежу?

– Что палец! Я руку себе оттяпну!

Расшумелись казаки, не уступают один другому.

Разин в это время проходил по лагерю и услышал казацкий спор. Остановился он. Усмехнулся.