Брезгливо подхватив двумя пальцами грубые сабо, его светлость соизволил отправить их в незажжённый камин. Марта проводила обувь растерянным взглядом.

– А в чём же мне ходить?

– Найдём в чём, не волнуйся. Босой не останешься.

Он оглянулся в некотором раздражении: куда запропастились новые горничные? Впрочем, хорошо, что пока никто не явился, ему нужно будет кое-что объяснить, чтобы впоследствии между ним и Мартой не было недоразумений. Подсел к девушке. Замялся, не зная, как осветить столь деликатный вопрос.

– Послушай, Марта… Не так давно я слегка… погорячился в комнатах Анны; там сейчас невозможный беспорядок, подождём, пока всё обновят. Тебе какое-то время придётся пожить вместе со мной. Видишь ли, будет подозрительно, если я, столь обрадовавшись возвращённой супруге, поселю её в комнате для гостей. Ты… не возражаешь?

Марта уже привычно изумилась. Всё у него не как у людей. У кого он спрашивает согласия, у простолюдинки?

– Я? Возражаю? Ваша светлость, так ведь супруги и должны жить вместе, как и полагается!

Она даже не подозревала, какую бурю в стакане воды вызвала её простодушная логика. Одна половинка души герцога, более плотоядная и охочая до жизненных радостей, возликовала; другая, совестливая, застыдилась собственной радости.

– Вы что, и впрямь спали раздельно? – поразилась вдруг Марта. – А, простите, ваша светлость, этак только у вас в доме заведено, из-за того, что не ладили, или вообще у всех господ?

– Э-э… Видишь ли… Скажем так: заведено у людей, достаточно обеспеченных, чтобы содержать большой дом со множеством комнат. Это удобно – иметь собственную спальню и собственную кровать, в которой никто не пихается и не толкает в бок. – Герцог задумался. Объяснение показалось ему несколько натянутым. – Марта, в высшем обществе несколько… м-м-м… иное отношение к браку. Понимаешь, довольно часто женятся и выходят замуж за связи, за приданое или будущее наследство, ради хорошей партии, наконец. Кому-то нужно пробиться в свет, но нет титула, зато есть большие деньги, за которые можно сосватать дочь обедневшего дворянина, без гроша, но с родословной. В таких условиях редко пылают друг к другу искренними чувствами. Иногда мужу и жене лучше всё-таки жить обособленно… раздельно, я хотел сказать. Меньше склок.

Она кивнула.

– Ты действительно поняла? – недоверчиво уточнил герцог.

Марта вздохнула.

– Можно подумать, только господа по расчёту женятся. У нас ведь то же самое: бывает, что богатый да невзрачный купит себе молодую невесту, а потом порет почём зря за то, что на молодых поглядывает. – Пока его высочество приходил в себя, изумляясь столь оригинальной трактовке, Марта спросила о наболевшем: – А что, и впрямь каждому-каждому свой угол? Может, и детишкам тоже?

– Для них выделяется особая комната, детская, – медленно сказал герцог. Он вдруг вспомнил крестьянские избы, в которые ему приходилось заглядывать: теснота, скученность… Какая всё-таки пропасть разделяет их миры! – Или несколько комнат, потому что вместе с малышами живут их няни и кормилицы. Когда подрастают – ребёнку выделяется собственная спальня.

Марте всё не верилось. Она хотела узнать, а для чего нужны кормилицы, но постеснялась. Уточнила только:

– Тоже каждому?

– Иногда одна общая для мальчиков, общая для девочек. В зависимости от достатка родителей. У меня, например, была…

«У нас, например, будет…» – вдруг захотелось ему сказать. У нас будет прелестная детская, полная света, игрушек, цветов, книжек, зайдя в которую можно будет оглохнуть от радостного ребячьего вопля. Чтобы там копошилось на коврах не менее трёх… нет, четырёх… неважно, мальчиков или девочек, лишь бы были. Даже если родятся одни дочери – он уговорит Его Величество Генриха пересмотреть закон, дабы герцогскую корону возможно было наследовать первенцу, независимо от пола. Он…

Лёгкий дробный топот за дверью прервал его грандиозные замыслы. Две перепуганные девушки протиснулись в полуоткрытую дверь. Герцога всегда раздражала эта манера прислуги – входить боком, через еле видимую глазом щёлочку. С досадой он сделал знак подойти.

Встал. Бросил коротко:

– Ванну госпоже. Приготовьте постель, ей нужно отдохнуть с дороги. Завтрак. И далее не беспокоить, пока не позовёт.

Поспешно присев в книксене, девушки разбежались в стороны. Одна скрылась за дверью, ведущей в ванную комнату, другая резво принялась взбивать подушки и перестилать простыни на… Марта проморгалась. Это вот на этой кровати, что ли, герцогу тесно спать с кем-то вдвоём? Да там десятерых уложить можно! Но всё-таки он правитель, не замухрышка какой-нибудь, у него всё в доме должно быть и больше, и красивее… Только на этаком-то ложе страшно потеряться, ей-богу. Украдкой покосилась на тахту, на которой сидела. Ничего, Марта, маленькая, ей места совсем немного нужно, она как-нибудь и здесь поспит. Дождётся, когда все уйдут – чтобы не судачили о её странностях – и переберётся…

– Иди-ка сюда, – герцог поднялся, потянув её за собой. – Кое-что объясню. Вот смотри: шнурок над кроватью в изголовье, дёргаешь – и к тебе приходит кто-нибудь из этих милых девушек. Проси всё, что тебе заблагорассудится, делай, что пожелаешь, а если в чём-то сомневаешься или хочешь узнать – спрашивай, не стесняйся, тут везде полно людей. Ты, – он выделил это слово, – ты, Анна, здесь госпожа. И пусть только кто посмеет…

Горничная за его спиной побелела, прижав к груди подушку.

– Не надо, ваша светлость, – Марта робко тронула его за рукав. – Если все здесь так же добры, как и вы – со мной всё будет хорошо.

У герцога дёрнулась щека.

«Так же добры, как и вы…»

Вошла, наконец, и матушка Аглая, запыхавшаяся, раскрасневшаяся и заметно умягчённая. Уж эта-то не стеснялась открыть дверь нараспашку, и недаром: была она тут некоронованной королевой собственного государства, со своими подданными, маленьким войском, дознавателями… и даже, порой, палачами. Нет – экзекуторами, потому как до смертоубийства, конечно, не доходило, Боже упаси, но спуску нерадивым и болтливым здесь не давали.

– Ваши светлости? – вопросительно наклонила голову. – Вам подходят эти девушки?