— Вы давно служите у Кроуна?

— Очень давно, комиссар, я еще его родителей помню, я единственный из слуг, кто переехал вместе с ними из городского дома, где они раньше обитали. — Едва заметная улыбка промелькнула на его лице.

— Были ли вы знакомы до этого дня с господином Парром? — продолжал спрашивать комиссар, хотя рассчитывать на сколько-нибудь существенную информацию, очевидно, не приходилось.

— Ну, как посмотреть. Я его, пожалуй, несколько раз видел, но сомневаюсь, что это можно назвать знакомством.

— Что ж, как я понимаю, вы вряд ли можете добавить к уже сказанному что-нибудь существенное.

— Если не сочтете за дерзость, господин комиссар, то, с вашего позволения, скажу… Я бы на вашем месте не искал убийцу. Есть ли смысл убивать тяжело больного старика, которому и так немного осталось?

— Откуда вы это знаете?

— Я прислуживал за столом и случайно видел, как господин Парр во время ужина выпил таблетку. Лекарство такое и мне знакомо, к сожалению. Это очень сильное обезболивающее…

— Вот оно что! Ну, спасибо, господин Маккорди. Извините, что побеспокоили, выздоравливайте.

— Что ж, сказал комиссар, когда мы остались в кабинете Кроуна втроем. — У меня пока появилась только одна разумная версия. А у вас, коллега?

— Догадываюсь, о чем вы подумали, но не кажется ли вам, что для самоубийства было выбрано слишком странное место, да и время… — возразила я.

— Это, конечно, так, но если мы начнем сейчас разбираться с мотивами и возможностями, то получится, как я подозреваю, не менее странная картина.

— И все же…

— У меня есть предложение: сегодня уже очень поздно, но завтра утром предлагаю встретиться у меня в кабинете — ведь вы, друзья мои, как ни крути, свидетели.

— Ну, только если свидетели, — усмехнулся Дэвид.

— Договорились, — улыбнулась я.

На следующее утро мы собрались в кабинете комиссара довольно рано. Это особенно сложно было для Дэвида. Он представляет собой классический образец совы. Но дело оказалось не столько моим или комиссара, сколько нашим общим, и это разбудило если не самого Дэвида, то уж его тщеславие точно. Одно дело — узнавать о следствии, когда оно уже закончено, другое — принимать в нем активное участие.

Когда мы, наконец, расположились возле большого комиссарского стола, Эрик Катлер, как и подразумевалось, заговорил первым:

— Думаю, что в этом деле самый сложный вопрос — мотив! Но и с возможностями все не так уж просто. Слишком много подозреваемых…

— Вот и нужно сейчас постараться вычислить, у кого совпали мотив и возможности, — продолжил мысль комиссара Дэвид.

— Боюсь, что для того, чтобы говорить о мотивах, нам не хватает информации. Например, мы не знаем, кто станет наследником Мориса Парра, — возразила я.

— Я уже успел поговорить с его адвокатом, вернее, с представителем адвокатской фирмы Портера, которая обслуживала его коллекцию. Похоже, именно коллекция портретной живописи являлась главной заботой и для него, и для фирмы. Но завещание находится именно у них и будет оглашено, как и положено, после похоронной церемонии. Однако я уже послал им запрос на копию, которую доставят нам в ближайшее время.

— Что ж, тогда можно пока поговорить о тех, кто имел возможность положить яд в бокал, — подвела я итог нашему предварительному обсуждению. — Мы уже выяснили, что это мог сделать кто-то из слуг, находящихся на тот момент в замке. Все трое фактически имели такую возможность, но зачем? Здесь мы опять спотыкаемся о проблему мотива. Поэтому я предлагаю для начала вспомнить, кто находился вблизи злополучного бокала после того, как стало ясно, кто из него будет пить.

— Да, тут вам с Дэвидом неплохо бы припомнить даже самые мелкие подробности этой части вчерашнего вечера, — поддержал мою мысль комиссар.

— Не возражаю, — согласился Дэвид.

— Что ж, — начала я. — Разливал вино Роберт Кроун, но он не знал, кто и какой бокал возьмет, маловероятно, чтобы он действовал наудачу.

— Да уж… — только и сказал на это мой друг.

— Затем подавала вино Луиза, в принципе, она могла отравить Парра, но попробуйте найти для этого хоть мало-мальски разумную причину. А вот дальше уже становится более интересно, поскольку бокал, наконец, обретает своего вполне конкретного хозяина. Бокал стоит на столике. Парр не спешит пробовать вино, он увлечен спором с Джимом Сотти, увлечен настолько, что, забыв о напитке, предлагает всем пойти на второй этаж и рассмотреть портрет, вокруг которого и разгорелась дискуссия. Никто не возражает, поскольку, по-моему, все чувствуют, что наступает самая интересная часть вечера. Вот теперь я попробую вспомнить, в каком порядке Кроуны и их гости покидали гостиную, у кого была хоть пара секунд для того, чтобы всыпать или влить яд. Сам Кроун сидел за одним столом со старым коллекционером, но он встал и подошел к двери первым, насколько я помню. — Я посмотрела на Дэвида.

— Я тоже помню, что как только Парр предложил отправиться на второй этаж, Кроун встал и подошел к двери, ведущей на нужную лестницу, — согласился со мной Дэвид.

Вслед за ним поднялась Мишель, да она и сидела далековато от Мориса Парра. Затем Марика. Вместе с ней поднялись со своих мест доктор и Джим, и что-то мне подсказывает, что их в этот момент не слишком интересовал не только господин Парр, но и предмет спора. Мы с Дэвидом вышли из гостиной вслед за этими тремя, а последним ее покинул Парр. Получается, что именно он и мог отравить вино в своем бокале незаметно для других.