С детства монголы в седле как кентавры с конём воедино -
Могут не есть и не пить много дней, или есть что угодно,
Спать на земле, на коне, от старейших до младшего сына,
Предпочитая позору геройскую смерть принародно.
Вещи их все и сноровки к тому приспособлены дельно:
Войлок и кожа и мех в стужи их и в жару покрывают,
Кони у всех для езды, для поклажи и боя отдельно,
Беспрекословно приказы начальников все выполняют.
Луки имеют большие и малые, разные стрелы,
Быстро стреляют они на скаку, далеко и прицельно,
Саблями рубятся лихо, арканы бросают умело,
Копья с крюками врагов поражают смертельно.
Андрей Геннадиевич Демидов
СЛОВО О ПОГИБЕЛИ ЗЕМЛИ БУЛГАРСКОЙ
поэма
С детства монголы в седле как кентавры с конём воедино -
Могут не есть и не пить много дней, или есть что угодно,
Спать на земле, на коне, от старейших до младшего сына,
Предпочитая позору геройскую смерть принародно.
Вещи их все и сноровки к тому приспособлены дельно:
Войлок и кожа и мех в стужи их и в жару покрывают,
Кони у всех для езды, для поклажи и боя отдельно,
Беспрекословно приказы начальников все выполняют.
Луки имеют большие и малые, разные стрелы,
Быстро стреляют они на скаку, далеко и прицельно,
Саблями рубятся лихо, арканы бросают умело,
Копья с крюками врагов поражают смертельно.
Треть от туменов их панцирь имели, кольчуги и шлемы,
Все на десятки разбиты и сотни и тысячи точно,
Беспрекословны к приказам начальников, словно бы немы,
Если отступят в бою, побегут - это только нарочно.
Сам Чингисхан создавал постоянный отряд для осады,
От инженеров античных, китайских, арабских брал опыт.
С помощью разных машин сокрушал укрепленные грады.
Он применял камнемёты и порох, тараны, подкопы.
Многие крепости пали в Китае из камня и глины,
Стен многорядных и рвов, башен мощных, больших цитаделей,
Горы теперь не спасали царей, ни леса, ни долины,
После начала осады столиц шёл отсчёт на недели...
Тут, на пороге булгарских племён и буртасских кочевий,
Многим из них не дано было помнить начало дороги.
Многих батыров монгольских конец до того был плачевен,
Смерть караулила лютая в Дешт-и-Кипчак очень многих.
"Только рыдающей женщине впору, Бату, эта трусость!" -
Кто-то в шатре закричал, всех нукёров снаружи смущая.
"Брат мой, Гуюк, за тебя говорит старика близорукость!" -
Хмуро ответил Батый, выходя, и тем спор прекращая.
Был коренаст он, дороден, с большой головой, взглядом умным,
Красные пятна на смуглом лице нездоровьем пугали.
Слабо хромал он, в китайском расшитом халате пурпурном,
Глядя тоскливо, но твёрдо в осенние волжские дали.
Тут же шатры всех монгольских царевичей вольно стояли.
Рядом рабы их и кони, из верных нукёров охрана,
Гости, верблюды, костры и светильники ярко пылали,
Запах навоза витал и жаркого, травы и шафрана.
Под бунчуками святыми у статуи спящего Будды,
Несколько бритых тибетцев прилежную песню тянули.
Рядом виднелся с распятием крест, католический будто,
И мусульмане Аллаху молились там, спины сутуля.
Важно ходили послы разных стран и купцы вместе с ними.
В венецианских одеждах, в чалмах и афганских халатах,
Хвастались знанием рынков, мехами трясли дорогими,
Тихо шептались о новой войне и монгольских разладах.
"Честный Бату, ты поверь как всегда старику Субедею!
–
Выйдя на воздух, сказал вслед Батыю старик одноглазый, -
Я притворяться как Орда-Ичен и Бури не умею,
Словно Байдар и Мунке не болею я лести заразой!
Бывший кузнец, говорю напрямик - не ходи через Волгу,
Дальше за Дон отойдут половецкие орды поспешно,
Будем искать до Днепра их всю осень и зиму подолгу,
Русы по Волге, булгары в наш тыл попадут неизбежно!
Будем пока осаждать половецкий Чешуев и Балин,
Их Шарукань и Сугров, силой малоподвижной мы станем.
Половцы к венграм сбегут и весь замысел будет провален,
Снова вернутся они и ударят когда мы устанем.
Русы с булгарами станы, стада уничтожат и семьи,
Наших союзных народов кочевья, запасы, торговлю.
Как раньше к Калке-реке вдруг проникнут они в средиземье,
Чтобы, как волки лесные, монгольской насытиться кровью!"
"Всех напугал!
– крикнул выйдя Гуюк, засмеялся беспечно, -
Я свой улус здесь держать бесконечно в походе не буду.
Хан Угэдэй приказал помогать, а не быть нянькой вечной