— Охотно принимаю ваши извинения, господин посол. Особливо, ежели до меня принял их батюшка.

— О да!

— Вы понимаете, что была задета не только честь мундира, но и честь моего имени.

— Увы!

— Но теперь всё забыто, господин посол. Но всё же позвольте один вопрос.

— Сколько угодно, граф.

— Зачем вашему скороходу сие понадобилось?

— Увы, он и сам затрудняется с ответом. И лишь запах портера, исходящий от него, может служить путеводной нитью.

— A-а, тогда понятно. Счастлив был познакомиться, господин посол!

— Взаимно, господин полковник! Разрешите откланяться, господа!

Румянцевы захохотали, когда за послом ещё закрывалась дверь.

И вот смехи эти в прошлом — иногда кажется в таком далёком, как будто в прошлой жизни, а ныне командир Воронежского полка весь в делах и заботах. Только что он вернулся из Орла, где участвовал в работе следственной комиссии по делу о беспорядках. Насмотрелся всего: и нищеты, и отчаяния, и пыток. А теперь вот, извольте, новая работа, и хоть и личная, а всё одно — докука. Отец всё считает его маленьким — хочет пристроить получше. Теперь вот надумал женить. И ладно бы только он. А то и императрица, запомнившая его, тоже желает ему счастия. Счастия, какое видится им самим. Он вновь взялся за письмо отца: «Такой богатой и доброй девки едва найтить будет можно... Её богатее сыскать трудно. За ней более двух тысяч душ, и не знаю не будет ли трёх! Двор Московский... каменный великий дом в Петербурге... Конский завод и всякий домашний скарб».

Разумеется, он помнил эту сейчас намечаемую невесту. Дочь Артемия Волынского Мария, действительно, считалась богатейшей невестой России. Елизавета Петровна вернула ей всё конфискованное у её отца и ещё добавила от себя. И девушка ничего — симпатичная, спокойная. Но не лежит у него к ней сердце! До сих пор — после всех его похождений — он с закрытыми глазами может вообразить себе лишь одну — ту девочку Катю Голицыну, которая в доме опального верховника Дмитрия Михайловича Голицына угощала их с отцом чаем. Сколько лет прошло, а он всё помнит. И решив для себя, что жениться он будет только по любви, Румянцев не поехал на смотрины в Петербург, и дело на этом и прекратилось.

А вскоре полк Румянцева перевели в Москву...

Знать в основном вся была в Петербурге — поближе к трону, живущих в Москве было не так уж и много, и поэтому нет ничего удивительного, что Пётр Румянцев скоро перезнакомился с большинством из них. А кое с кем он уже и был знаком.

— Здравствуйте, Екатерина Михайловна. Вы помните меня?

— Конечно, я поила вас чаем. Дядя был ещё жив...

— Мир его праху. Я до сих пор помню вкус этого чая.

— Да? А мне тогда показалось, что вы пьёте лишь из вежливости.

— Нет. Просто я отвлекался.

— Да, разговор с дядей — вы с вашим батюшкой тогда долго у него пробыли...

— Не только. Екатерина Михайловна...

— А что же ещё? Дорога?

— И это тоже. И снова не всё. Мне запомнилась тогда и девочка — хозяйка в доме.

— Полно вам, Пётр Александрович! У нас хоть и не столица, но кое о чём мы также наслышаны.

— Не смею отрицать. Но ведь вы знаете тогда и то, что это были планы Её Величества и отца. Я здесь не при чём.

— Мы наслышаны не только о Волынской.

— Ах, ну да. О чём же ещё говорить, если не мыть кости ближним и дальним, знакомым и незнакомым!

— Особенно когда они этого заслуживают!

— Вы улыбаетесь? Слава богу. Больше всего мне не хочется именно в ваших глазах предстать чудовищем.

— Что вам до моего мнения? Сегодня вы здесь, а завтра — уже нет.

— Я хотел бы возвращаться сюда всегда.

— Вот как? И это вы всерьёз?

— Совершенно серьёзно, Екатерина Михайловна.

— Знаете, Пётр Александрович, то место, где тебя ждут, должно быть единственным местом, а не очередным. Только в этом случае можно надеяться, что двери для тебя будут открыты, очаг — гореть, а стол — накрыт.

— Знаю, Екатерина Михайловна. Наверное, это и есть счастье.

Через год — в 1748 году — они поженились. И в этом же году полк Румянцева во главе со своим командиром в составе корпуса Репнина принял участие в походе на Рейн — в поддержку недавно вступившей на австрийский престол императрице Марии-Терезии. Русский корпус, появившись в Европе, подкрепил права австрийской императрицы и добился временного замирения в центре Европы.

Вскоре по возвращении из похода его отец, генерал-аншеф и кавалер Александр Иванович Румянцев скончался.

Отныне он оставался единственным мужчиной в семье. Время беспечной юности минуло навсегда.

Это сказалось и на его службе. Раньше плывший, в общем-то, по течению, он теперь всерьёз увлёкся военной наукой, постепенно вспоминая когда-то прочитанное, увиданное, услышанное. Обдумывая и анализируя это. Доставал и новые книги. И скоро уже с чёткой уверенностью осознания говорил офицерам: