— Моноксил внизу, в расщелине, — не поднимая глаз, виновато пробормотал один из них, — а мидийский огонь тут.

— Откуда вам известно? — изумился Улеб. — Вы обнаружили тайник? Ладно, лютые разбойнички. Берите-ка сосуд и айда вниз, к лодке. Поживей, други, мы должны поспеть на корабль досветла. Да не забудьте, как спустимся, сейчас же ополоснуться. Немытых не потерплю на корабле.

Всё спало вокруг, убаюканное вкрадчивой и тягуче-тоскливой песней цикад. Лишь изредка, превозмогая дремоту, далеко-далеко перекликались часовые на башнях крепости, исполинские стены которой нависали над её ребристо-чёрным зеркалом пролива, выставив зубья волноломов. И дрожали звёзды в воде, и таяли постепенно.

Незамеченной тенью проскользнул моноксил над толстой железной цепью, замкнувшей бухту. Цепь та непреодолима для больших судов, а крохотной, низкой и узкой однодерёвке не помеха.

Подплыв к кораблю с теневой стороны, Улеб перестал грести, осторожно поднялся во весь рост, сложил ладони рупором и тихонько позвал:

— Андрей.

На досках палубы, скрытой за выпуклостью высокого борта от горящих глаз мальчишек, жадно вкушавших приключение, послышались шаги, и спустя мгновение показалась фигура моряка.

— Твёрдая Рука? Господи, я чуть не проклял тебя, приятель, подумал, что уже не вернёшься из города, загулявшись.

— Тсс!.. Погаси факел и помоги нам.

— Ты не один? — шёпотом спросил Андрей.

— Нас трое. Бросай верёвку.

Больше ни слова не проронил Андрей без спроса. Даже при виде сосуда с мидийским огнём. Только пощупал его, удивлённо прищёлкнув пальцами, да покачал головой.

— До нас никто не приходил к тебе? — спросил Улеб, когда сосуд был тщательно спрятан.

— Нет.

— Ты никуда не отлучался?

— Нет. Птолемей обещал, что ты не станешь держать меня здесь до глубокой ночи.

— Прости, — сказал Улеб. — И прощай.

Над городом заметно прояснился небесный купол. Напряжённый слух уже мог уловить первые звуки просыпавшихся пригородов. Живущие на отшибе крестьяне встают задолго до пробуждения горожан.

Улеб не отрывал глаз от берега. А бывшие «лютые разбойники» между тем лазили по кораблю, как любопытные обезьянки. Они обследовали весь его нехитрый такелаж, обшарили каждый закуток.

Ярким румянцем залилась восточная щека небосвода. С моря призывно дохнуло свежестью. Всё вокруг ожило, зашевелилось, зашумело. И пришёл наконец Анит Непобедимый. С добрым десятком крепких парней.

— Заждался! — Улеб обнял его. — Решил, что прохудилась твоя память. Условились ведь как? То-то. — Взмахом руки он призвал прибывших поскорее подняться на борт и, когда все до единого взбежали на корабль, спросил Анита: — Где раздобыл такое войско?

— Мои ученики, бойцы отменные, — гордо пояснил тот, — последние ученики поруганной палестры. Иных уже нет в столице, а тех, что остались, сам видишь, удалось собрать. Всю ночь бегал, оттого и опоздал к назначенному сроку. Да ещё одна причина задержала…

— Ладно, теперь в сборе, пора в путь, — сказал Улеб.

— Не торопись, мой мальчик. — Анит смущённо теребил курчавую бородку. — Ты, вероятно, рассердишься, только не моя вина… Словом, сейчас прибежит… гм, ещё кое-кто. Я не смог отказать.

— Если ты пообещал ещё кому-то, что возьмёшь его с собой, я не возражаю.

Повинуясь приказу Улеба, «лютые разбойники» проворно спрыгнули на доски пристани, обрубили нижние узлы канатов, вернулись, ловко перебирая руками, втащили канаты на корабль, аккуратно смотали их и, задыхаясь от старания и упиваясь сознанием собственной пригодности, кинулись помогать, вернее, путаться под ногами у бойцов Анита, которые удерживали на месте уже не привязанное судно, выставив вёсла и легонько подгребая ими.

Молчаливые парни и без подсказки знали, как и что делать. Сильные, сообразительные. Было ясно, что к любой работе им не привыкать. Улебу приятно было отметить и усердие вчерашних босоногих беспризорников.

— Идут! — вскоре воскликнул Анит и помахал рукой.

С берега ему ответила взмахом маленькой руки какая-то женщина, лица которой не разглядеть, поскольку она куталась в чёрную накидку, достававшую ей до пят. По бокам от неё шагали двое, то ли слуги, то ли приятели — Улеб не разобрал. Оба несли на спинах тяжёлые кожаные мешки, ухитряясь при этом ограждать хрупкую спутницу от толчеи.

— Она, ангел мой… — прошептал Анит и обернулся к Улебу. — С нею два её брата. Оба, я знаю, готовы растерзать нас с тобой за то, что увозим её, как сама пожелала.

— Почему отпускают? — спросил Твёрдая Рука без особого, однако, интереса. Юноша был слишком озабочен мыслями о предстоящем путешествии, чтобы размениваться на всякую чепуху вроде какой-то, по его мнению, взбалмошной девицы, охмурившей знаменитого атлета своей загадочной заботой.

— Упросила их, умолила, — продолжал Анит. — И ей и братьям с малых лет опостылело житьё в родительском доме, хоть и сытом, да насквозь порочном. Она же добра от природы, светла душой.