Десять лет тому назад в деревнях описываемого "Счастливого Уголка" было очень мало "богачей", то есть таких крестьян, у которых своего хлеба хватало до "нови"... да и то даже у богачей хватало своего хлеба только в урожайные годы...

В настоящее время дело находится в совершенно другом положении. В одной из деревень последние два года уже все были богачи, то есть никто хлеба не покупал, у всех хватало хлеба до нови, хватит и в нынешнем году. В этой деревне уже есть несколько таких дворов, которые нынче далеко за "новь" просидят с прошлогодним старым хлебом... могут продать часть нынешнего хлеба или раздавать его под работы. В других деревнях почти наполовину "богачей", которые просидят с своим хлебом до "нови"...

Не стало такой нужды в хлебе, как было прежде... не стало той нужды в деньгах, когда нужно платить подати, потому что явилась возможность вырученные от продажи пеньки, льна, скота деньги, которые прежде шли на покупку хлеба, обращать для уплаты податей. В "Счастливом Уголке" подати не залегают, недоимок нет, ни о порках, ни о продаже скота за подати не слыхать, между тем как в другой части той же волости... постоянные недоимки, продажа скота и пр.".

Крестьян этой благодатной местности миновали и те "прогрессивные новшества", какие рекомендованы учёными агрономами, успевшими облагодетельствовать население иных губерний:

"В "Счастливом Уголке" крестьяне и нынче будут есть чистый ржаной хлеб, тогда как в других местах уже теперь едят хлеб с ячменем, овсом, картофелем...

Не имея нужды в деньгах для покупки хлеба, удовлетворяя свои потребности в деньгах - подати, попу, вино, дёготь, соль - продажею пеньки, льна, лишней скотины, крестьяне "Счастливого Уголка" не нуждаются в продаже летнего труда... Раз же крестьяне не нуждаются в деньгах, чтобы запродавать свою летнюю работу, и работают летом на себя, снимают за деньги или исполу покосы, арендуют землю под лён и хлеб, они быстро заправляются, богатеют, потому что не только получают деньги за проданные продукты - лён, скот, семя, - но, имея много корму, держат более скота, получают более навоза, которым и удобряют свои наделы".

В этом краю не просто повысилось благосостояние крестьян, не только люди не страдают от отсутствия хлеба, но и изменился к лучшему самый образ их жизни:

"Прежде, несмотря на то, что во всех имениях велось хозяйство и, следовательно, требовалась работа, не было отбоя от желающих продать свой летний труд и в то же время множество молодёжи шло в Москву на заработки. Молодые ребята из многих дворов жили тогда в Москве на заработках из года в год, и зиму и лето, присылали из Москвы порядочно денег, а дворы всё-таки были пусты - ни скота, ни коней. Остающиеся дома хозяева были вечно в долгах, пьянствовали. Теперь никто в Москву надолго не ходит. "Зачем в Москву ходить, - говорят мужики, - у нас и тут теперь Москва, работай только, не ленись! Ещё больше, чем в Москве, заработаешь".

Теперь, если кто из молодёжи идет в Москву, то разве только на зиму, свет увидеть, людей посмотреть, пообтесаться, приодеться, на своей воле пожить. Ходившие прежде в Москву, вернувшись домой, засели за хозяйство, вплотную взялись за землю, старики отошли на второй план, перестали пьянствовать - молодёжь не дозволяет, - сделались полезными членами дворов... и дворы стали богатеть".

Как это ни удивительно, реже стал встречаться такой, казалось бы, неискоренимый порок, как пьянство. И это в условиях, когда "вследствие уменьшения кабаков от возвышения цен на патенты, сильно распространена тайная продажа водки, которая есть во всех деревнях. Конечно, и теперь крестьяне гуляют на свадьбах, в общественные праздники, гуляют здорово, пьют много, больше, может быть, чем прежде, но отошли праздники - кончилась гульня, и пьянства нет... Пьяницы сделались степенными мужиками, многие вовсе даже перестали пить... не в свадебный или не в общественно-праздничный день гораздо чаще можно встретить пьяного попа, дьячка или урядника, чем пьяного мужика".

Значит, ключ-то к решению проблемы - не в разработке норм расстояния между местом продажи водки и школой и т.п., тем более не в истреблении виноградников, чему мы, кто постарше, были свидетелями, а в том, чтобы дать людям настоящее дело и надежду на избавление от вечной нужды уже сегодня.

Важно и то, что люди нашли более привлекательный способ проведения досуга:

"...сильно развилась между крестьянами страсть к охоте. Чуть не все молодые люди - охотники, чуть не все имеют ружья, кое-где можно увидать и гончую собаку. В воскресенье, в праздник молодёжь отправляется на охоту за рябчиками, тетеревами, зайцами".

Но, может быть, ещё более важно то, что "заметно также увеличивается стремление к образованию, к грамотности. Когда была мода на разведение грамотности, вскоре после "Положения", и у нас была при волости школа, то в эту школу приходилось собирать ребят насильно, отцы не хотели отдавать детей в школу, считали отбывание школы повинностью... неохотно шли и дети, да и до школы ли было, когда ребята зимой ходили в "кусочки"?.. В последние же годы стремление к грамотности стало сильно развиваться. Не только отцы хотят, чтобы их дети учились, но и сами дети хотят учиться. Ребята зимою сами просят, чтобы их поучили грамоте, да не только ребята, а и взрослые молодцы: день работают, а вечером учатся грамоте. Даже школы свои у крестьян по деревням появились. Подговорят хозяева какого-нибудь грамотея-учителя, наймут у бобылки изобку - вот и школа. Ученье начинается с декабря и продолжается до Святой. Учитель из отставных солдат, заштатных дьячков, бывших дворовых и тому подобных грамотеев, получает за каждого ученика по рублю в зиму и содержание. Относительно содержания учителя родители учеников соблюдают очередь. Во дворе, в котором находится один ученик, учитель живет, например, три дня, там же, где два ученика, - шесть дней и т. д., подобно тому, как деревенский пастух. Изба для школы нанимается родителями сообща, дрова для отопления доставляются по очереди, учебные книги, бумага, грифельные доски покупаются родителями...

А между тем эти мужицкие школы составляют предмет опасения. Как только проведает начальство, что в деревне завелась школа, так её разгоняют, гонят учителя, запрещают учить...

Для того чтобы конкурировать с американцами, нужно не пути сообщения устроить, а дать народу образование, знание, а для этого нужно только не мешать ему устраивать свои школы, учиться свободно, чему он хочет, у кого хочет. Только люди, совершенно не знающие мужика, могут опасаться каких-то злонамеренных людей, а между тем именно эти опасения и высказываются по поводу нелегальных мужицких школ