– Так и то, что большинство людей уважает интересы того общества, в котором живёт, также просто находится в нас. И не стоит с этим что-то делать, - философски сказал Фарланд.

– Почему?
– оборвал я его радость.

– Ты всегда задаёшь такой вопрос?
– возмутился он.

– Разумеется, - сказал я довольно.
– А ещё 'зачем', или 'кому это выгодно', если это связано с разумной жизнью. И ответ на мой прошлый вопрос я знаю, что не позволяет мне придавать хоть какое-то значение стайным инстинктам.

– А иные люди? Они не влияют на твои поступки? Неужели ты берёшь в расчет только ближайших знакомых?

– Влияют. Изменяя картину мира, сложенную в моей голове. И я, уже исходя из неё, поступаю, как хочу. Мой выбор - это только мой выбор. И если я не иду на конфликт и выбираю конформизм, то тоже только потому, что мне неудобно идти на войну со всем миром. Это не поможет мне в поиске знания. С другой стороны, всякий выбор ограничен внешними условиями, и свободы не существует, - ответил я. Но углубляться в диалектику, эту попытку выйти из замкнутого безумия я не стал.

– И что тебя удерживает от того, чтобы нарушать законы и сеять хаос?

– Ха! А мы этим не заняты и так?

– Как Экзар Кун. Он же твой коллега.

– Лень. Привычка делать работу качественно. И то, что меня устраивает сложившаяся структура Галактики. Люблю стабильность.

– Не скажешь по тебе, - он выгнул дугой левую бровь.

– Любопытство сильнее. Поэтому я здесь.

– Какой длинный и пустой разговор, - сказал устало Фарланд.
– Либо в тебе есть нравственное чувство, либо его нет вовсе.

'Однако он прав', - подумал я. Это как спорить с креационистом. Они также не могут избавиться от встроенных в само человеческое мышление предрассудков. Вроде стойкой уверенности, что всякое событие имеет причину или назначение. В привычном понимании, соотнося всякую действительность со своим мышлением. Видят во всём отражение человека. 'Ведь, если звёзды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно?'. Это свойство человеческой мысли - прикладывать своё поведение и свои мотивации ко всему. Человек, для большинства, всё ещё есть мера всех вещей. Вместо того чтобы осознать, что вселенной плевать на когнитивные искажения одного вида сообразительных приматов, и осознать свою ничтожность пред слепыми равнодушными силами природы, мы считаем, что утверждения, порождённые нашей насквозь социальной логикой, верны сами по себе. И свойственны всей вселенной! Вот это и есть невероятная, дичайшая гордыня человеческого рода!

В древности анимисты 'оживляли' каждый камень, или дерево. Камням и доскам, впрочем, и сейчас поклоняются. В нынешнее время 'одушевляют' весь мир - придумывают бога или разумный замысел. Или полагают мораль и инстинкты верными, потому что они верны. И то и другое ни что иное, как почитание мыслей, самостоятельно и без стука пришедших в голову.

И в то же время эти безосновательные заблуждения и иллюзии защищают хрупкое сознание человека от тёмной бездны бессмысленности и обречённости, шаг в которую неизбежен у того, кто потерял их все. Невежество, абсурдные и ограниченные точки зрения - то, что защищает от осознания безнравственности и бездушности всего мира, своей никчемной и кратковременной в нём роли.

И, судя по всему, я безумен, если нахожу в этом что-то забавное, не так ли?

Мы остановились у входа в ночлежку, в которой обитал некий знакомый Фарланда. Пока мой спутник набирал номер на голографическом домофоне, я изучал расценки на проживание в этом конгломерате помещений, как ещё назвать здание внутри другого здания? Почасовая, суточная, недельная оплата. Капсулы за триста в месяц, отдельные апартаменты. Оплата энергии, воды и воздуха отдельно... Воздуха! Причём я не нашёл безлимитного тарифа, но зато прочитал хвалебную оценку его качества. Я втянул в себя его 'уличную', пробную версию и решил, что за качество и вправду можно доплатить. Торговля атмосферой в столице была более чем прибыльным делом.

С удивлением я заметил, что на то, чтобы изучить всю ценовую политику у меня ушло времени немногим более чем у Фарланда на набор короткого номера. Я одновременно читал и воспринимал то, что только прочитаю в следующую секунду. Моё восприятие всё ещё оставалось переменчивым и не менее причудливым, чем творения 'современных' художников.

Пока я стоял, погруженный в свои мысли, меня, вывалившись из ночлежки, почти сбили с ног какие-то инопланетяне, до неприличия громко что-то обсуждавшие и широко размахивающие руками. Рука моментально скользнула к поясу, но кулак сжался, ухватив лишь пустоту - не встретив рукояти сабли или пистолета. Может это и к лучшему, но я понял, отчего дворяне, не разлучавшиеся с оружием ни на минуту, имели такие прекрасные манеры и были так обходительны друг с другом.

Мне осталось лишь проводить этих животных уничтожающим взглядом.

– Это ты?
– наконец на домофоне зажглась голограмма неряшливого длинноволосого человека в футболке.
– Кто там с тобой? Дружок?

– Деловой партнер, - ответил он.
– Лучше его не задевай, он резкий.

– Проходите.

Мы зашли в прихожую, из которой расходилось несколько узких коридоров, на которые были нанизаны небольшие жилые помещения. Вели в них уже приевшиеся шлюзы-двери. Шедшие нам навстречу люди обтекали нас вдоль стенки из-за узости прохода. Теснее, чем в общаге, похоже на путешествие в кишках фантасмагорического зверя, проглотившего меня заживо.