Будем ли мы продолжать наши исследования дальше, чтобы отыскать такого же рода подтверждения в отношении нимбов и тонзур католических священников и монахов? [173] Мы найдем неопровержимые доказательства, что они являются солнечными эмблемами. Найт в своем «Old England Pictorially Illustrated» [174] приводит рисунок святого Августина, изображающий древнего христианского епископа в одеянии, вероятно носимом самим этим великим «святым». Pallium, или древняя епитрахиль епископа, является женским знаком, когда его носит жрец во время богослужения. На картине святого Августина эта епитрахиль украшена буддийскими крестами, и всей своей внешностью она представляет египетское Т (тау), слегка принявшее вид буквы Y.

«Ее нижний конец является знаком мужской триады, – говорит Инман, – указательный палец правой руки (фигуры) протянут подобно ассирийскому жрецу, воздающему почести роще… Когда мужчина носит pallium во время богослужения, он становится представителем троичности в единстве, арба, или мистическими четырьмя» [175] .

Перед местом поклонения Юпитеру Аммону были подвешены звенящие колокольчики, по звуку которых жрецы составляли предсказания; «золотой колокольчик и гранат… кругом по кайме одеяния», – нашло свое выражение у евреев Моисея. Но в буддийской системе, во время религиозных служений, богов из Дэва-Локи. всегда вызывают и приглашают спуститься на алтари посредством звона колоколов, подвешенных в пагодах. Колокол священной скрижали Шивы в Кухаме описан в Кайласе, и каждая буддийская вихара и монастырь имеют свои колокола.

Таким образом, мы видим, что используемые христианами колокола пришли к ним непосредственно от буддистов Тибета и Китая. Бусы и четки имеют то же самое происхождение; буддийские монахи пользуются ими уже больше 2300 лет. В определенные дни лингамы* в индусских храмах украшаются большими ягодами с дерева, посвященного Махадеве, которые нанизываются, как четки. Титул «монахиня» [ «num»] является египетским словом того же значения; христиане даже не потрудились перевести слово Nonna. Ореол святых изображался допотопными художниками Вавилона каждый раз, когда они хотели почтить или обожествить голову смертного. На одной знаменитой картине в «Индусском пантеоне» Мура, под названием «Дэваки нянчит младенца – Кришну», индусская Дева изображена сидящей на диване с младенцем Кришной. Ее волосы зачесаны назад; длинная вуаль и золотистый ореол вокруг головы Девы, так же как вокруг головы Индусского Спасителя, – поразительны. Никакой католик, как бы он ни был сведущ в тайном символизме иконологии, – ни на мгновение не поколебался бы почтить в этой святыне Деву Марию, матерь его Бога! [177]

В Индур Суба, южном входе пещер Эллоры, до сегодняшнего дня можно видеть фигуру жены Индры, Индрани, сидящую со своим сыном-богом, – она указывает пальцем на небо таким же точно жестом, как итальянская Мадонна с младенцем. В книге «Языческий и христианский символизм» автор поместил фигуру средневековой деревянной резьбы – подобную тем, какие мы видели дюжинами в старых псалтырях, – в которых Дева Мария со своим младенцем изображена как Царица Небесная, на лунном серпе, эмблеме девственности. «Находясь перед Солнцем, она почти затмевает его свет. Ничто более этого не может полнее отождествить христианскую матерь с ребенком с Изидой и Гором, Иштар, Венерой, Юноной и целой армией других языческих богинь, которых называли “царицами небесными”, “царицами Вселенной”, “божьими матерями”, “супругами бога”, “небесными девами”, “небесными миротворцами” и т. д.» [178] .

Такие картины не являются чисто астрономическими. Они представляют мужского бога и женскую богиню как Солнце и луну в соединении, «соединение триады с единицей». Рога коровы на голове Изиды имеют то же самое значение.

И так выше, ниже, вовне и внутри христианской церкви, в одеяниях священнослужителей и в религиозных обрядах мы узнаем отпечаток экзотерического язычества. Ни по какому другому предмету, находящемуся в пределах широкого круга человеческих познаний, мир не бывал настолько ослеплен или обманут упорными лжетолкованиями, как по вопросу древности. Ее седое прошлое и религиозные верования были ложно истолкованы и попраны ее наследниками. Ее иерофанты и пророки, мисты. и эпопты [179] когда-то сокровенных святилищ храма выставлены [христианской церковью] как одержимые бесами и как поклонники дьявола. Нарядившись в одеяния, взятые у жертвы, христианский священнослужитель теперь предает ее анафеме, пользуясь при этом ритуалами и церемониями, которым он научился от этих самых теургов. Моисеева Библия употребляется в качестве оружия против того народа, который ее создал. Языческого философа проклинают под той же самой крышею, которая была свидетельницей его посвящения; и «обезьяна Бога» (т. е. дьявол Тертуллиана), «породитель и основатель магической теургии, науки иллюзий и лжи, чей отец и породитель есть демон», изгоняется при помощи освященной воды рукою, которая держит настоящий lituus [180] , которым древний авгур после торжественной молитвы намечал области неба и именем ВЫСОЧАЙШЕГО бога вызывал меньшего бога (теперь называемого дьяволом), который раскрывал перед его взором будущее и делал его способным пророчествовать! Со стороны христиан и их духовенства это есть не что иное, как позорное невежество, предубеждение и презрительная гордыня, так смело разоблачаемая одним из их же уважаемых священнослужителей, Т. Гроссом, который с бранью выступает против всяких исследований «как бесполезного и преступного труда, который вызывает опасение, что они [исследования] могут иметь своим результатом подрыв установившихся систем верований» [181] .

Со стороны ученых действуют те же самые опасения относительно того, что может возникнуть необходимость изменить некоторые из их ошибочных научных теорий.

Все это дает нам верный ключ к действительной причине ненависти, испытываемой ранними и средневековыми христианами по отношению к своим языческим братьям и опасным соперникам. Мы ненавидим то, чего боимся. Христианский чудотворец, порвавший все связи с мистериями храмов и с «теми школами, которые так прославились своей магией», описанной святым Иларионом [182] , – не имел почти никакой надежды, чтобы соперничать с языческими чудотворцами. Ни один апостол, может быть, за исключением лечения месмерической силой, – никогда не мог сравняться с Аполлонием Тианским; и скандал, произведенный среди апостолов творящим чудеса Симоном Волхвом, слишком хорошо известен, чтобы повторять его здесь снова.