— Вы сказали, ее мозг поврежден?

— Очень небольшой участок, и мы пока не можем сказать, как именно это повреждение на нее повлияет. Возможно, что вообще никак, мозг достаточно гибкий орган и может перестраиваться, чтобы компенсировать поврежденные части.

Она слышала голос и понимала, что говорят о ней, но слышала и понимала как-то странно, как будто двумя парами ушей, расположенными на двух головах. Причем первая голова понимала речь как набор понятных звуков, складывающихся в слова, которые можно было разобрать, но значение которых ей было непонятно: «мозг», «активность», «кома»...

И наоборот, для второй ее головы то, что она слышала, было лишь невнятным бормотанием, зато как только первая голова разобрала и повторила эти слова, вторая тут же объяснила ей их смысл — уже не словами, но понятными образами. Мозг — это то, что у нее в голове, мозговая активность — это значит, она стала думать, а кома — это то, что с ней было, пока она не думала.

Она попыталась открыть глаза, но не смогла это сделать, попыталась поднести к лицу руку, но тоже безуспешно.

— Хсс-шш-кхххх... — горло пересохло и вместо слов получился только невнятный хрип. Она сглотнула слюну и попробовала снова.

— Поднимите мне веки! — Господи, откуда это взялось и откуда у нее в голове изображение жуткого монстра с огромной головой и веками, волочащимися по полу? И почему ее рот произносит звуки так, как будто никогда раньше их не произносил?

— Элин, ты очнулась!

— Меня зовут Элин?

— Ну хорошо, — мужчина в белом халате, которого все называли доктор Грин, оторвался от своих записей и посмотрел на нее поверх очков. — Итак, ты не помнишь, как тебя зовут.

— Вы сказали, что мое имя Элин.

Речь давалась ей с огромным трудом, потому что ее половина, которая умела говорить по-английски, могла составлять только простые фразы. Вторая же часть ее сознания хоть и знала намного больше слов, но произносить английские слова не могла.

— Да, я так сказал, но сама ты этого не помнила?

— Нет, извините, — она подумала. — Мне нравится имя Элин. Хорошо, что меня так зовут.

— И своих родителей ты тоже не помнишь?

Элин посмотрела на сидящих рядом людей. Так значит, этот высокий блондин с голубыми глазами и резкими чертами лица — ее отец? А женщина — внешне его полная противоположность, невысокая, черноволосая, с круглым миловидным лицом — ее мама? И снова, как и с именем, мелькнула мысль, что ее родители должны быть какими-то другими. Она не помнила, какими именно, но, кажется, намного более седыми и морщинистыми.

— К сожалению, нет.

Этот ответ, видимо, очень сильно их расстроил. Женщина снова заплакала, и Элин вдруг очень-очень сильно захотелось сделать так, чтобы эти слезы прекратились.

— Ты моя мама? Пожалуйста, не плачь. Когда ты плачешь, это плохо, — Она перевела взгляд на мужчину, и у нее в голове промелькнул еще один образ. — Ты большой и сильный. Можно сесть на плечи и кататься.

— То есть память на уровне эмоций частично сохранилась, — доктор Грин достал из папки какие-то листы и разложил их на столике у кровати. — Ну ладно, Элин, теперь посмотри на меня. Я буду показывать тебе разные картинки, а ты говори все, что придет тебе в голову.

— Красный мяч. Собака. Кошка. Большой дом. Взрослый мужчина. Ребенок бежит. Книга. Солнце. Буква «Эй». Цифра три...

— Спасибо, милая, достаточно, — остановил ее доктор. — Конечно, нужно больше тестов, но предварительно можно сказать, что мозг вашей дочери работает вполне нормально, за исключением частичной амнезии, конечно. Завтра утром мы переведем ее в обычную палату и начнем курс физиотерапии, чтобы восстановить мышцы. Ну и если все показатели будут в норме, может быть, через неделю подумаем о выписке.

Он подошел к серому ящику, стоящему у ее изголовья, и нажал какие-то кнопки.

— Элин, сейчас ты крепко заснешь, а проснешься уже в другом месте. Не пугайся, пожалуйста, ладно? Ты будешь одна, но если что-то захочешь, то нажми на вот эту большую кнопку, и к тебе сразу кто-то придет. Поняла?

Она кивнула.

— Ну вот и умница. А теперь попрощайся с родителями.

Мистер и миссис Олсен по очереди обняли и поцеловали свою дочь. Кажется, мама опять плакала, но снотворное подействовало очень быстро, и этого Элин уже не запомнила.

21 ноября 1983 года

Розовые стены, розовая кровать с лежащей на ней розовой пижамой, розовый горшок под кроватью... Подозревая худшее, она подошла к платяному шкафу и попыталась его открыть.

— Ну вот, узнаю свою дочку, — усмехнулся папа, распахивая дверцы. — Как всегда, первым делом — наряды, все остальное может подождать.

— Ага, — Элин стала рассматривать висящие в шкафу платья. Слава богу, помимо розового там присутствовали и другие цвета, а кроме юбочек, платьев и еще чего-то с оборочками, для чего она не знала (и не хотела знать!) названия, присутствовали самые обычные шорты, майки и джинсы. Ладно, пока что ей есть, что надеть, лишь бы ей не стали навязывать то, что не нравится. Ну а скоро она из всего этого ужаса вырастет и уж постарается внушить родителям, какую одежду ей нужно покупать в дальнейшем.