Шрифт:
И, обвиняя врагов революции, «В Трибунале», он искренно говорит, что его душа «двойственна» и ему мучительно-трудно обвинять людей, когда так напряженно и близко блеснула светлая мечта о всеобщем человеческом счастьи.
Убийцы могут быть святыми, Как звери, жаждущие жить… И что-то плачет вместе с ними — Кого я требовал убить.И снова сомнение:
Опять начну на все готовый, Кровавя губы, новый путь, — Но выдержит ли сердце грудь Дробить привыкшее оковы?Поэт метнулся глубоко в грядущее. Он радостно и музыкально поет ее светло-звенящее зарево. Но он остался тем, кем был и до нее — интеллигентом; он не захотел говорить о ней чужими, внешними словами, не захотел славословить ее одними «хладными устами».
Мы знаем, видим, поэт не несет нам и не носит в себе беспощадной, беззаветной неоглядной ненависти к врагам пролетариата; революция для него — известное усилие, прыжок, преодоление своего «я».
Он ощутил и понял; на истории своего поэтического развития показал, что интеллигент не «беззаконная комета в кругу расчисленном светил», а если и межпланетное существо, то и то лишь в теории; в жизни же, особенно в практике революции, он обязан стать самим собой, т. е. должен найти и определить, наконец, свое социальное гнездовье, если он не хочет остаться безличным материалом для удобрения почвы господствующих классов.
И все ценное, что поэт носил в душе, — любовь к мужеству, к борьбе, к творчеству, свою актуальную музыкальность, — он отдал и отдает будущему, и это будущее, которое реально обнажила пред ним революция, насыщает его песни глубоко и полно звучащими нотами.
В этом своеобразном синтезе — здорового человека и стихии революции — он постепенно обретает свой поэтический лик.
И в стихотворении, посвященном писательнице Л. Сейфуллиной, он уже ощущает свою полную и беззаветную принадлежность к этой новой — «нашей расе».
Непонятная дышит сила. Переплескивает берега… О, так радостно, жутко было По невидимым тропам шагать! За врагом быстроногим и ловким, По пятам, опустить штыки… На прикладе ижевской винтовки Острой пулей царапать стихи. Ничего, что мой томик Шекспира На цигарки свертели в пути, — Взбита старая мира перина, Будет радостней жизнь любить…И, наконец, в своей поэме «Солнце Сердца», полной своеобразной, музыкальной стихии, где наряду с воспоминаниями о шуме столиц, покое и роскоши библиотек, о страницах Пифагора, брошенных миру, он рисует тайгу, снега, вьюги, великие походы, грезит очаровывающими снами о будущем, о созданной им стране Гонгури, — в этой поэме уже живо ощущается огромный сдвиг и порыв в здоровую стихию человека, наполненную глубоким внутренне-революционным содержанием.
И уже нет ни на каплю в сохраняемой им до конца своей индивидуальности ненужного индивидуализма, романтической отвлеченности; наоборот, теперь его личность нечто социально-ощутимое: она несет в себе необходимый обществу социально личностный опыт, вливает в него струю ценнейшего поэтического мужества.
Нас вечно двое против двадцати Пред нами вечно бури и пространства. В мечте всемирной есть печать славянства, — Кто смог бы столько мук перенести? И не понять не знавшим нашей боли, Что значит мысль, возникшая на миг: — Ведь это я стою с винтовкой в поле, Ведь это мой средь вьюги бьется крик.Таков в кратких словах путь поэта: от романтических блужданий, от подражания и следования за Данте, А. Блоком, Н. Гумилевым, от провинциализма духа и внесоциальности — к своей изначальной здоровой стихии, обретаемой им в революции, в открывающихся реальных, но величайших и чарующих возможностях для человечества.
Этот путь оказывается крайне плодотворным и многообещающим для молодого поэта.
И пусть, с одной стороны, умолкнут те, кто утверждает, что «солнце» — стихия революции — суживает задачи поэзии, убивает ее ценность, — а с другой пусть поймут, наконец, и другие, что поэту всегда необходимо и самое напряженное сохранение своего «сердца» — личного, музыкально-индивидуального.
В социально-здоровой личности, ее искреннем обнажении себя — начало новой поэзии, источник форм и содержания грядущего творчества.
Синтез «Солнца и Сердца» таит в себе глубокие музыкальные возможности, — элементы новой — органической и естественнейшей культуры.
Валериан Правдухин.
Эмпедокл
Моя душа — огонь, Аидоней,
Ее туда влечет, где он таится, —
К источнику сжигающих огней:
Подобное к подобному стремится.
Куст белых роз и юноша и дева,
Я знаю жизнь и знаю цену ей.
Моя душа полна тоски и гнева,
О исцели ее, Аидоней!
Всегда, всегда под гнетом снов и Рока
Проходит жизнь, как странная мечта,
И от любви до низкого порока
В ней неизменны ложь и суета.
И чем больней безумнее и глуше
Стучат и стынут бедные сердца,
Тем ярче к ней, все к ней стремятся души…
Но Истина уходит без конца.