Да ладно, неделю как-нибудь перебиться можно. Ведь если не сейчас, то никогда Сергей Иванович никуда не поедет, это-то он знал точно. А неделю эту он уж как-нибудь продержится.

Оставалась позади Москва, падало солнце к горизонту, а в маленьком купе скорого поезда среди обыденной суеты дорожного обвыкания, среди зарождения скоротечной дорожной компании, сидел старый человек и, время от времени улыбаясь чему-то своему, глядел в окно. Глядел на бесконечные снега, на заметённую вровень с рельсами колею, на хибарки путевых обходчиков, на старые водокачки, насмерть прокалённые стужей, на деревья, цепляющиеся голыми сучьями за чёрно-красное небо, что отгорало северным холодным закатом. И было ему хорошо.

Ведь где-то впереди на дороге, весь исколотый колючим снегом, был маленький старый вокзал с удивительным названием – Ерофей Павлович.

Сергей Иванович ненавидел полонез Огинского. Впрочем, «ненавидел» – это слишком сильно сказано. Просто очень не любил с некоторых пор. Конкретно – с тех пор, как в подъезде установили железную дверь с кодовым замком и домофоном.

Дело в том, что в качестве мелодии в этом самом домофоне использовали ни в чём не повинный полонез. И хорошо бы только в одном домофоне – нет же, по всему району, в каждом доме, в каждом подъезде – везде звуки были одни и те же.

Раньше Сергею Ивановичу даже нравилась эта мелодия. Она звучала в электронном будильнике, стоявшем на кухне (впрочем, никогда не употреблявшемся по прямому назначению, поэтому лучше сказать так – не то чтобы звучала, но вполне бы могла звучать в принципе); однако после двухмесячного функционирования домофона даже этот теоретический аспект исключался.

Поэтому Сергей Иванович слегка поморщился, когда висевший в прихожей аппарат разразился такой знакомой, но примитизированной до безобразия трелью.

– Кто? – спросил он строгим голосом, но без раздражения: человек за дверью не виноват же в том, что кому-то установили этот надоедливый предмет.

– Извините, вы не могли бы открыть дверь? – послышался приятный мужской голос. – Я к вашим соседям, но они почему-то не отвечают. Может быть, у них домофон отключён?

– К каким соседям?

– К Парфёновым, из сорок седьмой.

– Да у них, наверное, никого дома нет, Егор в командировке, а Людмилу Васильевну вчера скорая забрала, подозрение на аппендицит.

– Вот как. Не повезло. А может, всё же откроете, вдруг кто-нибудь всё же дома? Я приехал издалека…

– Да точно никого нет, раз не отвечают, – пробормотал Сергей Иванович, но кнопку всё же нажал.

И так бы и канул этот случай в Лету, но, однако, имел он продолжение.

Через пять минут раздался звонок – на этот раз в дверь. Сергей Иванович и думать забыл о только что бывшем разговоре, но на пороге стоял тот самый незадачливый гость, желавший навестить Парфёновых: это Сергей Иванович определил по голосу. Хоть и искажает домофон звуки, но уж не настолько, чтоб узнать человека совсем нельзя. Был неожиданный гость ростом невелик, наружность имел приятную, лицо интеллигентное и чистое. В руках держал он большую дорожную сумку и коробку с тортом, на которой кое-как примостился букет гвоздик.

– Извините, что опять потревожил. В самом деле, в сорок седьмой никого нет, я уж и не знаю, как быть.

– А в чём дело?

– Понимаете, я в Москве в командировке, сам-то я из Сибири, когда ещё выберусь в следующий раз. Хотелось бы очень повидать соседей ваших, да, видно, не судьба… Завтра с утра самолёт, мне дальше лететь, а тут торт этот – не в гостиницу же с собой тащить, тем более, что поди найди её ещё, гостиницу эту. Короче, не возьмёте ли его вы? А потом Лидии Васильевне перескажете, мол, был Николай из Нюрбы, да не застал, кланяется, мол, так и так…

– Да не достоит торт, её вчера только положили, уж дней-то пять её точно не будет.

– Ну что ж, не достоит – так не достоит, не в торте дело. Торт – это так, гостевой атрибут, не более. В любой момент другой купить можно. А этот – вам. Возьмите! И цветы вот.

– Да вы проходите! – это уж Маша, супруга, подошла. – На улице дождь начинается, куда вам в такую погоду. Я сейчас чаю поставлю, с тортом-то в самый раз будет. Пока посидим, поговорим, может, и развиднеется.

Молодой человек поколебался, но потом всё же зашёл. С явным облегчением поставил сумку в угол.

– Ой, спасибо, чаю с удовольствием выпью, весь день сегодня на сухомятке.

Командировочный, представившийся Николаем, действительно пил чай с нескрываемым наслаждением, так вкусно и заразительно, что Сергей Иванович не утерпел и выставил на стол заветную бутылку ямайского рома – чай от нескольких капель этого напитка приобретал поистине волшебный привкус. Гость оценил редкостный вкус (надо сказать, такого рома не было в магазинах, и досталась бутылка Сергею Ивановичу случайно от одного друга, побывавшего за границей), и после минутного смущённого колебания попросил вторую чашку, которую выпил с неменьшим удовольствием.