Через несколько дней он звонит: „Прошу вас, приезжайте, при вас будем делать пробы претендентов на роль Шарапова. Я нашёл десять человек".

Приезжаем мы на студию, вводит он нас в гримёрную, где будущие „Шараповы" гримируются. Увидели мы этих восемь или девять „Шараповых" упали на пол и зарыдали, и захохотали. Все признаки истерики были налицо.

Он пригнал нам ещё десять Конкиных, только похуже и пожиже. Где он их смог за неделю достать — это уму непостижимо, но он вообще очень энергичный товарищ. Когда мы это увидели, мы сказали: „Слава, стоп. Не надо тратить плёнку, не надо делать кинопробы. Извинись перед людьми, заплати им, что полагается".

Мы поняли, что в какой-то его режиссёрской извилине образ Конкина засел у него навсегда в качестве Шарапова, и если мы начнём его заламывать, мы можем поломать ему творческий настрой. Так вопрос был закрыт и нам, собственно, не дали, а мы сами взяли Конкина. Самый первый материал стал показывать, что наши опасения были не напрасными, но уже деваться было некуда…» [131] .

Г. Вайнер, сценарист:

«Ему хотели платить тринадцать рублей за съёмочный день, потому что Володя Высоцкий, в отличие от других величайших артистов, своих партнёров, не был ни заслуженным артистом, ни народным. Он был просто артист, а такого звания, как Артист с большой буквы, в штатном расписании не существует. Пришлось предпринять нечеловеческие усилия, поставить нашими совместными усилиями Гостелерадио перед альтернативой — закрыть картину на середине, на которую уже потрачено полмиллиона, или платить Высоцкому нормальную съёмочную ставку. В связи с тем, что им не хотелось терять потраченные полмиллиона, Высоцкому подписали ставку 50 рублей за съёмочный день.

(Не совсем так, но близко. В музее Одесской киностудии хранится расчётная ведомость фильма „Место встречи изменить нельзя" фотокопия которой была опубликована в газете „Комсомольская правда", выпуск от 10–17 августа 2006 г., на стр. 19. Согласно этому документу, Высоцкий получал 42 рубля за съёмочный день. В. Конкин получал на десять рублей больше. — М. Ц.)

Высоцкий тратил, я думаю, половину съёмочного времени на то, чтобы руководить актёрами. Руководить он умел замечательно, потому что он делал это с уверенностью, твёрдостью, лёгкостью и неоскорбительностью. В нём была очень чётко просматриваемая социальная роль лидера.

В свою очередь, он с ними и очень щедро расплачивался, потом что во всех возникающих конфликтах он затрачивал огромное количество своих сил для того, чтобы развеселить людей. Мог спеть, отвлечь, рассказать шутки, анекдоты, чудовищные какие-то истории, над которыми все хохотали. Это никаким штатным расписанием не предусматривается, а эффект на работоспособность огромный.

Наверное, на восемьдесят процентов Жеглов действует в картине вместе с Шараповым. Артист Высоцкий проводил, наверное, половину времени, объясняя заслуженному артисту УССР Конкину его задачу в эпизоде, ситуацию в кадре, и показывал, как надо ходить. Надо отдать должное Конкину — он понимал разницу, и слушал Высоцкого. У Высоцкого была поговорка: „Наша работа ничего не стоит" и он очень щедро отдавал свои силы и время, пытаясь как-то подтянуть Конкина к своему уровню. А с другой стороны, у него была высокая художественная корысть: он не мог его бросить на произвол судьбы — мол, как хочешь, так и снимайся. Он понимал, что разрыв между ними, если он не будет Конкиным руководить и затрачивать на него половину своего времени, возникнет такой громадный, что достоверность его собственной роли, эффект художественного произведения будет подрезан.

Высоцкий заставлял работать всю группу в два раза быстрее, потому что сам торопился. У него всегда остро не хватало времени. Он всё делал очень быстро, передвигался почти бегом, ездил на машине так, что одна машина всегда у него была разбита.

Надо отметить одно важное обстоятельство: Высоцкий очень точно понимал социальную роль Жеглова… Такой яркий и сильный человек, как Жеглов, при определённых исторических предпосылках, предоставленный своим инстинктам и своему пониманию правосознания, превращается из обуха, при помощи которого держали в узде преступность, в кистень против людей порядочных.

Когда был закончен монтаж, черновая сборка, то там было фактически семь серий. Но поскольку было твёрдо оговорено договором, что будет только пять серий, две серии пришлось уничтожить. Это жалко, конечно. Когда вместо семи серий пришлось монтировать всё-таки пять, то режиссёр не имел указаний, какие конкретно сцены надо выкидывать. Это было на его усмотрение, был приделан только метраж. И то, что он оставил за рамками картины, в принципе, по качеству уступает тому, что в ней осталось» [132] .

С. Говорухин, режиссёр картины, рассказывает совершенно иную версию того, как они с Высоцким оказались партнёрами по фильму.

«Повесть нашёл я сам (творчество Вайнеров мне было знакомо), прочёл, восхитился, рассказал Высоцкому, что вот, мол, есть замечательная книжка и роль на него.

«О! — сказал Володя. — Мне Вайнеры как раз подарили её, сказали: прочти, прекрасная роль на тебя. Но я ещё не читал».

Поехали к Вайнерам, по дороге я рассказал ему сюжет. Приехали, пообедали, побалагурили, понравились друг другу. Союз был заключён.

Так они и не узнали, что Володя на тот момент не читал их книжки» [133] .

Непонятно, ради чего С. Говорухину потребовалась эта история… Ведь сам же он много лет назад, сразу после выхода картины на экран, рассказывал всё совершенно иначе:

«Идея поставить фильм по роману братьев Вайнеров пришла не мне. В данном случае снимать фильм меня пригласил Владимир Высоцкий» [134] .

«10 мая 1978 года — первый день съёмок. И день рождения Марины Влади. Мы в Одессе, на даче нашего друга. И вот — неожиданность. Марина уводит меня в другую комнату, запирает дверь, со слезами просит: „Отпусти Володю, снимай другого артиста". И Володя: „Пойми, мне так мало осталось, я не могу тратить год жизни на эту роль". Как много потеряли бы зрители, если бы я сдался в тот вечер» [135] .