«Лео всегда говорил, что дело не во внешности героя, а в силе его духа и внутреннем благородстве. Но вот Зорро, когда надевает маску, становится героем, а так обычный чувак, каких сотни… Лео не прав. Я докажу, что герой должен быть крутым во всем…»

Он протопал в угол и стал копаться в тряпках, сразу отложив шляпу в сторону.

Потом добавил к ней плед с дыркой на углу и перчатки с раструбами.

— Черная маска…. Вот что его делало настоящим героем и придавало сил, — Раф рылся и рылся в обносках, но ничего пригодного отыскать не мог.

— Ну, блин же! — он сердито пнул попавшийся на глаза башмак и сложил на груди руки. — Ну как тут героем станешь, когда даже маски нет!

На глаза попался длинный тканый шарф, состоявший из горизонтальных полос — красной, рыжей, синей и фиолетовой.

Раф вытащил его, встряхнул, расправляя, придирчиво рассмотрел и улыбнулся.

— А я буду круче Зорро. У меня будет целых четыре маски. На каждый день подвигов по одной. А потом заслуженные выходные, а потом опять. За четыре дня можно столько насовершать!

Захватив добычу, Раф вернулся на диван и взял свой складной нож.

Пилить тупым лезвием шарф пришлось очень долго, он устал, разозлился и вспотел, но упрямо кромсал ткань, желая довести свой образ до конца.

«Как Лео хватает терпения все доделывать?! Это же просто ужасно! Не могу больше!!!»

Он сердито рванул шарф, оторвав красную полосу, и сжал ее в кулаке, собираясь запустить в стену.

«Ой! — запоздалая мысль догнала уже в движении, заставив остановить руку. — Получилось!!»

Раф рассмотрел лоскут ткани и улыбнулся сам себе, потом проткнул в нем две дырки для глаз и навязал себе на лицо.

«Готово! Я — Зорро!»

Шляпа оказалась велика настолько, что его голова провалилась в нее целиком, а плед волочился по полу, но Раф чувствовал себя очень героическим и решил тут же повторно штурмовать полку, которая теперь казалась даже ниже, чем была на самом деле.

Ну неужели такой герой — в плаще, маске и шляпе, не сможет преодолеть такое простое препятствие?

Припомнив, как в фильме прыгал полюбившийся герой, Раф принял нужную позу, разбежался и снова прыгнул вверх, хватаясь за край доски.

Прыжок, провод, труба и толчок вверх.

Мазнув взглядом по трупам, Раф уже в кувырке находит место куда приземлиться, делает пару перекатов, гася инерцию своего сумасшествия, и вскакивает на ноги.

Парапет пуст.

Пуст…

Пуст!!!

«Лео!»

Раф мчался, не разбирая дороги, позабыв обо всем на свете и желая только одного — спрятаться.

От криков позади, жуткого гогота и летевших в спину обещаний разделать его на фарш.

Поганая полка!

Она одна во всем виновата!!!

Гадкая, поганая полка, на которой он подтянулся, чтобы добраться до мешка с едой, обвалилась вместе с ним, наделав столько грохота, что и вообразить-то страшно.

И пока он, полуоглушенный этой самой доской, упавшей ему на голову, пытался понять, на каком он свете, в комнату с криками ворвались потревоженные люди.

Они не смогли его поймать — слишком были неповоротливые. Раф проскочил между ног огромного волосатого страшилища и понесся прочь.

А они помчались за ним, уверенные, что вор, решивший поживиться их запасами, достоин смерти.

— Держи! Вон оно!! — полетело в спину, и Раф прянул еще быстрее, как загнанный кролик, от ужаса не заметив, что растерял и плащ, и шляпу.

Влетев в соседний, такой же грязный переулок, он, не раздумывая, нырнул в мусорный бак и зарылся в отбросы, сжимаясь в клубок.

— Где оно? — раздалось совсем рядом. — Бен, ищи его! Этот ворюга хотел наши харчи сожрать! Надо его отметелить, чтоб впредь неповадно было у честных людей воровать.

Крышка мусорного контейнера приподнялась.

Раф забыл, как дышать, уткнувшись носом в прелую луковую шелуху и зажмурившись до искр в глазах.

«Я же ничего не взял! Я только хотел… хотел поесть немного… никогда больше не буду чужого брать! Никогда! Пожалуйста!.. Честное слово!»

— Фу, тут одна тухлятина! — крышка с грохотом захлопнулась, и раздались удаляющиеся шаги.

Раф медленно выдохнул, только сейчас поняв, что вцепился себе в плечи так, что точно синяки останутся, потому что больше цепляться было не за что. Его наволочка, его машинка и колесики — все осталось там, у этих людей. Все-все-все.