Легионер против Синаджу

Аннотация

Пролог Итак, я лежал связанный на полу и тщетно силился понять, как здесь очутился. Голова болела и плохо соображала. Все тело ныло. Руки были крепко связаны за спиной, а согнутые в коленях ноги были привязаны к рукам. Рот был также завязан. Почему-то я обрадовался, что они не заклеили его скотчем, тогда мои бедные усы рано или поздно оказались бы выдернутыми с корнем, но это было слабым утешением. Однако, кто меня мог так не любить? Французы? Едва ли. Делать им больше нечего, чем разыскивать меня. Узнай даже они о моем спасении, я стоил бы для них меньше, чем средства на мой поиск. Коллеги (так сказать) по поиску Эльдорадо? Это более вероятно. Конечно! Том мог быть совсем не так прост, как казался. А я идиот, обрадовался! Твою мать! Но, постой. Этот кореец в ресторане что-то говорил о Синаджу. Синаджу. Когда-то я представился Тому, как мастер Синаджу. Он тогда поверил мне. Или сделал вид? А может — это действительно синаджуисты? Нет, это уже слишком. Меня хотят запутать, чтобы что-то выпытать. Что им нужно? Конечно — золото. Золото индейских богов. Хрен им. Не богам, конечно. Но что же теперь делать? Я попробовал вывернуться из пут. Тщетно. Сейчас они вернутся. Надо собраться. Мне нужны будут силы. Допрос И действительно, двери комнаты отворились. Один за другим в нее вошли трое. Невысокий кореец лет сорока пяти, который подошел тогда ко мне в ресторане, высокий крепкий парень со скандинавской физиономией, но темными длинными волосами, и длинноногая блондинка с ослепительной плейбоевской улыбкой. Она была не просто привлекательна. Она была слишком привлекательна, чтобы сомневаться по поводу ее основного предназначения. Девушка склонилась ко мне и развязала кляп. Это было первым приятным событием с того момента, как я очнулся в этой комнате. Помимо запаха великолепных духов, от нее определенно исходили какие-то флюиды, не дающие ни одного шанса остаться равнодушным. — Ну как, Артур, вспомнил старых друзей? — спросила она, почти вплотную приблизив свои губы к моему помятому лицу. От этого, несмотря на мое положение, что-то зашевелилось в моем теле. (Я бы сказал, даже поднялось.) Однако, я никогда не носил имени Артур. В далекой прошлой жизни, казавшейся теперь сном, меня звали Джафар (правда, крутое имя?), потом в легионе — Марат, и, наконец, с последней африканской переделки и до сего времени — Гарольд. Гарольд Джеффер О'Нил. Это было имя одного африканского путешественника, имевшего несчастье найти свой конец в Африке, и, к моему счастью, имевшего сильное сходство с моей скромной персоной. Девушка говорила на великолепном русском языке. После секундного замешательства по вопросу, стоит ли валять комедию по непониманию или не стоит, я решил, что не стоит. Мое положение и так было весьма серьезным. Поэтому, чтобы нащупать нити к спасению, нужно было попытаться достигнуть хотя бы частичного понимания. И врать следовало только в самом крайнем случае. Таким образом, взвесив все, я ответил: — Я действительно говорю по-русски. И Гарольд О'Нил не мое настоящее имя. Но никакого Артура я не знаю. За что получил удар ногой в живот, что заставило меня напрячь память. — Нет, конечно, за свою недолгую жизнь я знавал нескольких Артуров, но сам никогда не носил такого имени. На этот раз меня стукнули по голове. — Если не хочешь, чтобы твоя жизнь реально была недолгой, лучше отвечай, — услышал я, наконец, хриплый голос третьего действующего лица. И хотя я сказал «наконец», я не думаю, что слишком этого ждал. В любом случае общение с девушкой было куда приятней. В отличие от девушки, парень говорил с акцентом, хотя и не столь ярко выраженным, как у корейца. Я сделал вывод, что все же они оба (парень и девушка) — выходцы из России, или какого-нибудь другого нового независимого государства. Но делать выводы становилось труднее и труднее. Меня продолжали пытать вопросами, или вернее одним вопросом, являюсь ли я каким-то Артуром, и когда под натиском неопровержимых аргументов в виде ударов по всем частям тела, я, наконец, в этом сознался, меня начали допытывать, куда я дел товар. Естественно, ни о каком товаре я и слыхом не слыхивал, и потому ситуация вокруг меня никак не улучшилась. Вскоре я практически потерял сознание. — Да оставь, — услышал я напоследок слова девушки, — Если это — Артур, то он — мастер, ему по хрену, если нет, то, что тогда от него узнаешь? Мне было совсем не по хрену, когда меня били по всем членам тела, в том числе и по нему самому, и я готов был расцеловать эту добрую душу, если бы не был бы, во-первых, связан, во-вторых, избит, и, в-третьих, уже без сознания. Не знаю, может, это почудилось, но сквозь мглу небытия в недра подсознания просочился следующий диалог. — Слушай, Курт, может быть это — не Артур? — спрашивала девушка. — Да брось, а кто же это, по-твоему? — отвечал ей парень. — Не знаю. Но Артура я знала хорошо. Я ведь не случайно так сильно склонялась к нему… Он действительно похож на Артура, но это не он. — Оставь, ведь он сам говорил этому Тому, что принимал какие-то гормоны, изменившие запах пота и узоры ладони. — Я не очень в это верю. В нашей конторе их никогда не применяли. Я сомневаюсь даже в их существовании. — Это ни о чем не говорит. Артур всегда был не прост. Дальше в разговор включился третий участник, и среди корейских слов даже в ясном сознании я мог бы разобрать только слово Синаджу. Если кто еще не знает, корейский язык я тогда знал значительно хуже китайского, который не знал вовсе. Голова Когда я открыл глаза, моих новых «друзей» уже не было в комнате. Но радость по сему поводу не была долгой, так как вскоре двери комнаты отворились, и на ее пороге появился уже знакомый кореец. На этот раз в руках он держал нечто, сразу привлекшее мое внимание. Этим 'нечтом' была голова Томаса. — Тут я тебе соседа принес, — проговорил кореец, и бросил свою страшную ношу прямо в меня. Он точно рассчитал бросок, и голова приземлилась в десяти дюймах от моего лица, слегка забрызгав его свежей еще кровью. Надо ли говорить, как передернуло меня при этом? Между тем кореец продолжил: — Ты всегда был сентиментальным и прислушивался к советам друзей. Так что посоветуйся до утра со своим другом. Он оскалил рот в подобии улыбки и, промолвив напоследок: «спокойной ночи», затворил за собой двери. Должно отметить, что мои тюремщики знали свое дело, что надо! При скудном, но ощутимом освещении, даваемом одной слабой лампой, лежащий возле меня предмет производил то еще впечатление. Я, как мог, попытался отползти, но едва ли это улучшило мое самочувствие. Глаза, помимо воли, то и дело сталкивались с остекленелым взглядом Тома, в котором читался немой укор. Теперь я, по крайней мере, точно мог точно знать, что Том — не предатель, и мое положение — дело не его рук. Но в этом случае получалось, что я действительно попал в руки какой-то секты Синаджу. И хотя это выглядело полным бредом, я остановился на этом предположении как на тактической рабочей гипотезе. И оценивая положение с этой точки зрения, я пришел к выводу, что Том был виноват больше меня, так как болтал обо мне больше, чем следовало бы. А я ведь предупреждал… И вот итог. Почти как в притче о болтливом черепе. Мой взгляд еще раз встретился с его холодными глазами. — Эй, Том, — мысленно спросил я, — что привело тебя сюда? — Болтливость, — прозвенело у меня в мозгу. История о болтливом черепе Дело было в средневековой Японии. Один крестьянин как-то отправился в город за покупками. Дорога была длинная и унылая. Но вдруг он увидел у обочины дороги человеческий череп. Крестьянин был человеком веселым и разговорчивым. Вот он взял да и спросил тот череп: «Эй, череп, что привело тебя сюда?» «Болтливость,» — ответил череп. Крестьянин не поверил своим ушам, но на всякий случай поспешил прочь от не очень приятной находки. Вечером крестьянин вновь возвращался домой, естественно, по той же дороге. И, опять-таки, естественно, наткнулся на тот же самый череп. «Дай, — подумал он, — повторю ему утренний вопрос.» «Эй, череп, — опять произнес он, — что привело тебя сюда?» «Болтливость,» — снова ответил череп. На этот раз крестьянин побежал прочь, не чуя под собой ног. И воротившись в деревню, стал всем рассказывать про говорящий череп. Эти разговоры услышал местный самурай. Он приказал крестьянину показать дорогу к говорящему черепу, но предупредил, что если тот соврал, то он отрубит ему голову. И крестьянин отвел самурая к черепу. Когда они пришли, череп лежал на том же месте. (И куда, собственно, он мог оттуда деться?) «Эй, череп, — спросил крестьянин, — что привело тебя сюда?» Череп молчал. «Эй, череп, — снова прокричал он, — что привело тебя сюда?!» Череп молчал. И голова крестьянина покатилась с его плеч и легла рядом со злополучным черепом. Когда самурай ушел, череп спросил голову крестьянина: «Эй, голова, что привело тебя сюда?» «Болтливость», — ответила ему голова крестьянина. Побег Погода за окном была как будто на заказ. Черное небо лишь изредка освещалось бликами молний, а завывания ветра звенели в ритме похоронного марша. Между тем надо было что-то делать. «Тот, кто идет по кронам деревьев, сам найдет тебя, когда будет нужно. Если тебе будет трудно, всмотрись в листья, ветки, бабочек. Почувствуй их своей частью, а себя — их. Растворись во вселенной, и Он войдет в тебя и поможет тебе,» — молнией пронеслось у меня в мозгу. Эти были последние слова одной подруги, с которой нам так и не удалось, как следует, познакомиться. Но на чем же сконцентрироваться? Я обвел глазами комнату, и взгляд снова уперся в лежащую (или стоящую, черт его знает как правильно) передо мною голову. Ведь именно то, о чем мы совсем не хотим думать, подобно желной обезьяне, всегда находит место в наших мыслесплетениях, а то, что совсем не хотим видеть, всегда оказывается перед глазами. Вы не знаете притчу о желтой обезьяне? Если знаете, можете смело пропустить следующую главу. Если нет, то извольте. Притча о желтой обезьяне Как известно легендарный Тимур был хромым. И вот однажды, он послал за муллой Насредином, который по рассказам был таким умным, что мог справиться с любой задачей, в том числе вылечить его от этого недуга. Вылечить Тимура Насредин, конечно, не мог, но он знал его тяжелый нрав, и потому пообещал, что тот непременно поправится, если будет втирать приготовленную им мазь и не будет думать о желтой обезьяне. Тимур не смог справиться с этой задачей. Более того, желтая обезьяна стала преследовать его повсюду. И чем больше он гнал прочь мысли о ней, тем больше они находили лазейки в его сознание. Вскоре Тимур отбросил мысль о выздоровлении, но Насредин остался с головой. Побег. Часть вторая Порыв ветра со звоном раскрыл форточку, впустив дыхание природы в эту душную, пропахшую смертью комнату. Вместе с ветром в комнату влетел рано пожелтевший лист. Покружившись над головой, или, точнее, над головами, он опустился прямо возле меня. «Вот и я, как этот лист был когда-то сорван с родного дерева и теперь, носимый ветрами, не могу найти покоя», — высокопарно подумал я и горько улыбнулся. Именно покой мне и предстояло в самом ближайшем будущем обрести, если я, наконец, не придумаю, как отсюда выбраться! Я попытался сосредоточиться на этом желтом осеннем листе как на сущности, бывшей когда-то (и, кстати, совсем недавно) частью кроны дерева. Как мне было наставлено, я попытался слиться с ним, чтобы через него открыться природе и ее древним духам и, быть может, впустить в свою душу Того, кто идет по кронам деревьев. Это было своего рода последней соломинкой, за которую хваталась моя измученная душа. Но ей не суждено было выдержать сию неподъемную для мертвого листа ношу. Он был не ближе к Бытию, чем мертвая голова моего бывшего друга. С большей долей успеха я мог бы попытаться открыться влетевшему в комнату порыву движущегося воздуха, но я упустил тот невозвратный момент, когда это могло быть возможным. Шорох в стороне заставил меня отвлечься. По комнате шествовал маленький крысенок. Я говорю — шествовал, потому что он именно шествовал. Я даже удивился, как важно может шествовать столь маленькое создание, бывшее к тому же еще не вполне взрослой крысой, а лишь «зеленым» крысиным юнцом. Все-таки крысы, они превосходят по части глубинного понимания многих животных. И не только других грызунов, таких, как, например, мышей, но даже некоторых, казалось бы, более организованных созданий. Вот и этот крысенок, казалось, понимал, что в этой комнате, с лежащими в ней связанным человеком и отрубленной головой другого бедолаги, он, этот крысенок, является самой важной персоной. По меньшей мере, оттого, что он жив и свободен. Крысенок подошел ближе и остановился, вопросительно глядя мне в глаза. «Вот и я, — снова пришло мне в голову, — как этот крысенок брожу по свету. Все норовят меня съесть. И я вынужден все время бежать. И только будучи загнанным в угол, начинаю активно сопротивляться. До сих пор у меня это получалось…» Фу ты черт, кажется, я был готов сравнить себя с кем угодно, на кого бы ни пал мой взор. Даже с этой отрубленной головой, которая как нельзя лучше предсказывала мне собственную судьбу. Болтливость… Да, ведь и в истории о болтливом черепе было две головы… А болтливость, пожалуй, была и моим грехом. Крысенок сделал несколько шагов вперед и снова привлек мое внимание своим пристальным взглядом. И тут меня осенило. Именно в этом маленьком звере я должен был искать спасение. К счастью члены моего тела (я имею в виду руки и ноги.) были не закованы железом, а лишь опутаны веревкой, способной удержать быка на разрыв, но податливой под острыми зубами маленького грызуна. «Мы с тобой одной крови. Брат мой, помоги,» — всплыли в памяти слова Р. Киплинга из его знаменитого «Маугли». Собрав в себе все последние силы, я попытался образно представить себе просьбу и направить ее маленькому соседу. Как ни странно, мне это удалось. Более того, мысли мои обратились словами какого-то странного неземного наречия. Кляп на моих устах превратил эти слова в мычание, но мой визави понял меня. Более того, мне показалось, что он подколол меня, ответив, что я забыл сказать «Пожалуйста». Но как бы то ни было, он подошел ко мне и начал грызть веревку. Через несколько минут я был свободен. Пока в рамках этой комнаты. Но и то был хлеб. Да еще какой! Я поблагодарил моего маленького спасителя и предложил бежать вместе. Но он, поблагодарив в свою очередь меня, отказался, сказав, что ему и здесь хорошо. Пообещав крысенку любую поддержку, я открыл окно, и, расставив крестом руки, попытался слиться с играющей снаружи бурей. Нет, не подумайте, что я действительно разговаривал с крысой. Нет. Но, как я уже говорил, мои мысли каким-то непостижимым для простого смертного образом сами собой складывались в причудливые слова какого-то древнего языка. Его звуки невозможно передать буквами. Скажу лишь, что половина гласных произносилось на вдохе, а согласные скорее напоминали шелест травы, бульканье воды и ночные песни лягушек. Крысенок же молчал или слабо попискивал. Но в мозгу моем сами собой рождались ответы. Это было как наитие. А я был в ударе. Между тем, я вдруг ощутил, что холодный осенний ветер больше не холодит меня, но входит в мои жилы обжигающим теплом, и что я больше не я… Мое эго растворилось в природе, и природа растворилась во мне. Блеснувшая молния осветила мрак жившего за окном сада, и в кронах его деревьев я узрел Его. Он не был доступен простому зрению, но невидимые нити разумного бытия неразрывным образом связали нас воедино. Мой разум отворился ему, как раскрытая книга. Точно также его разум открылся мне в картинах ужасных и неописуемых. Однажды нечто подобное уже было со мной, когда я разговаривал с пумой в горах Колумбии. Но это было лишь жалким подобием… Что навалилось на меня теперь, было ни с чем не сравнимо. И я удивляюсь, как скромный человеческий разум мог это выдержать. Вырвавшийся из моей груди крик заставил содрогнуться все в радиусе нескольких миль. Это был уже не человеческий крик, и он возвестил о том, что Тот, кто идет по кронам деревьев вновь обрел через меня связь с нашим миром. С этим криком я вылетел в окно и воспарил в ночном небе. «Хорошо, что на окне не было решеток» — подумал я, бросив последний взгляд на свою темницу, но, посмотрев вниз, отметил, что даже для несвязанного человека мансарда трехэтажного особняка — это высоко. Хотя, с другой стороны, для мастера Синаджу… Но я не стал загружать себя этими бесполезными вопросами, и, дав волю, обуявшему меня духу зашагал прочь от этого ненавистного места. Искривленное пространство давало мне возможность делать шаги, не чувствуя опоры. Это напоминало сказочные сапоги-скороходы, но объяснить это выше моих сил. Уже находясь от дома в полумиле, я подумал было вернуться с разборкой, но все же решил отказаться от этой затеи, ввиду слишком плохого знания как своих новых возможностей, так и «подводных рифов», с которыми я мог столкнуться. Главное, я был на свободе. А остальное можно было отложить на потом. Ягуар Может показаться странным, но несмотря ни на что сознание у меня оставалось моим, и, достаточно отлетев от места заключения, я решил дальше не искушать судьбу, и опустился на землю. Как я уже говорил, я еще не вполне ориентировался в своем новом положении, и не хотел нарываться на неожиданные неприятности. По ходу дела я осмотрелся. Я находился на окраине какого-то небольшого городка. Это уже не был Лас-Вегас, но вероятней всего все же он находился где-то в Неваде. Нужно было привести себя в порядок. К моему счастью, дождь перестал так же быстро, как и начался. Так что я даже не успел промокнуть, и это дополнительно меня обрадовало. Итак, я стоял на столбовом шоссе, и где-то поблизости по идее должна была бы находиться автозаправка. Автоматически я глянул на руку. Часов там уже не было. Но по звездам я определил, что, должно быть, было где-то около одиннадцати. Время детское. Установив пропажу часов, я пошарил по карманам. С пропажей пушки я смерился давно, ножа не было тоже. Отсутствовал и бумажник, а с ним права и кредитки. Но, не очень доверяя Фортуне, я всегда носил в рукаве джокера. В данном случае он заключался в наличных, припрятанных по разным потайным местам. С того времени, как почти четыре года назад я начал свою одиссею, я всегда старался иметь при себе, по возможности, все самое необходимое. И, как вы уже знаете, всегда держаться начеку. Наконец я добрел до автозаправки, и по возможности незаметно проскочил в, извиняюсь, туалет. Собственно говоря, автозаправка мне и нужна была именно из-за туалета. (А из-за чего, собственно, она мне еще могла быть нужна в отсутствии машины?) Помимо своего прямого назначения, которое и само по себе было немаловажно, там были вода, зеркало и немного уединения. Тот, кто смотрел на меня из зеркала, мне не очень понравился. И, что самое главное, он явно не имел основания внушать доверия работникам правопорядка. Судите сами: опухшее успевшее ощетинится лицо, дополненное синяком под глазом и разбитой скулой, и костюм со следами чьих-то ботинок. Но выбирать не приходилось. Я умылся, почистился, и вытащил из туфель спрятанные там четыре сотни. Деньги, припрятанные во внутренних карманах брюк и костюма, я решил приберечь напоследок. Далее я вновь попробовал левитацию. И к своему удовольствию вспарил над унитазом. Все было как в детском сне. В детстве я часто летал во сне, и обычно этому я вдруг неожиданно, как это правильно сказать, научивался как раз накануне или в разгаре каких-либо крупных потасовок (обычно связанных с демонами, живыми мертвецами и прочей чертовщиной). И с умением летать приходило осознание, что это только сон, в котором я всегда выиграю. Я очень любил эти сны. И в тайне надеялся, что когда-нибудь смогу полететь наяву. И вот оно свершилось. Сбылась мечта идиота. Но что дальше?.. Из туалета я направился в ближайшую лавку, которая, к моему счастью, была еще открыта. Это была одна из тех лавок, где можно купить всякую всячину. В данный момент меня интересовали темные очки, чтобы хоть как-то скрасить свою физиономию, а также бритва и нож, как вещи весьма необходимые для поддержания себя в порядке. — Вам повезло, я уже закрывалась, — встретила меня продавщица. — Я счастлив, — ответил я ей. — У вас не найдется темных очков? — Конечно. Тут выбирайте. Да у вас разбито лицо! — Какая жалость! Спасибо, что сказали. — Пожалуйста. Может вызвать полицию? — Я так и не понял, уловила ли она мою иронию, или просто решила ее не заметить. Я внимательно посмотрел на продавщицу. Молодая. Лет двадцати, не больше. Симпатичная. Даже можно сказать весьма симпатичная, и не только на фоне героев сериала 911. Судя по темным волосам и характерным чертам лица — вероятно, латинос. А может и нет. Впрочем, какое мне дело? — Нет, полицию вызывать не надо. Сам справлюсь. Потом. — Я говорил медленно, и по мере того, как говорил, все больше уяснял для себя, что говорю лишнее. — Вы не местный? — вопрос явно выходил за пределы ее работы, но, как я уже отмечал, что она была достаточно симпатичной, чтобы не казаться излишне навязчивой. — У вас странный акцент. Вы — иностранец? — Я полжизни провел в Африке, — я продолжал говорить медленно, тщательно взвешивая слова, стараясь по возможности не врать (но и не говорить правды) — Мои родители были миссионерами. Практически я вырос в Африке. Кажется, я ее убедил. Да нет, кажется, я сам себя убедил. А год, проведенный на Черном Континенте, давал мне шанс выкрутиться из любых потенциальных расспросов. — А здесь давно? Памятуя небольшой опыт продавца, полученный когда-то в прошлой жизни, это было уже явное затягивание разговора с приятным клиентом. Однако в ситуации, когда по моему следу шла какая-то еще не до конца понятая мафия, принимающая меня за какого-то Артура, любая зацепка была на руку. — Около года. Пауза немного затянулась, и я продолжил: — А что вы делаете сегодня вечером? — на этот раз обострение ситуации шло с моей стороны. Но, с другой стороны, я ничего не терял. — Сегодня уже ночь, — ответила она улыбнувшись. — А у вас в городе разве нет ночных ресторанов? — Я сделал самое невинное лицо. — Конечно, есть. Но я так устала… — она сделала нерешительную паузу. — Жаль, очень жаль. Но было приятно познакомиться. Однако столь быстрое прощание уже явно не входило в ее планы. — Но мы можем пойти ко мне. Я живу одна, — она смущенно опустила глаза. — Если это приглашение, то я его принимаю. Да и как я мог бы его не принять? Все складывалось как нельзя лучше. Я провожу ночь с этой дурой. За это время они не успеют меня выследить. По ходу дела выясняю, где все-таки я нахожусь. А утром, на свежую голову, рву когти. — Ты на машине? — спросила она, накидывая плащ. — Ее только что у меня угнали, — ответил я, не краснея. — Ты уверен, что не хочешь обратиться в полицию? — она подошла ко мне вплотную, глядя глаза в глаза. — Уверен. Если честно, место моего раздолбанного форда давно было на свалке. И будет лучше, если с полицией свяжется мой адвокат. Я не люблю личных контактов с системой… Предпочитаю оные с отдельными индивидуумами. Точнее, индивидуумами женского пола. — Кажется, я начинал уметь выкручиваться из любой ситуации. — У меня тоже нет машины. Но я живу недалеко. Можем пройти пешком. * * * Когда мы прошли пару кварталов, я стал сомневаться в правильности своего решения. Излишне говорить, что мы свернули не на самую богатую улицу. Ночная тьма вокруг нас выглядела все зловещей и зловещей. И, наконец, реализовалась в трех латиносах самого нелицеприятного вида. Один из них держал в руке монтировку. Девушка отстранилась от меня, но не побежала, а лишь отошла в сторону. — Ну что, фраер, закадрил бабу — надо платить, — произнес самый здоровый и, вероятно, главный. Говорил он, конечно на английском, а я здесь представил наиболее адекватный русский перевод. Ну вот, я опять ошибся в людях. И что теперь было делать. Будь я действительно мастером Синанджу, я, может быть, просто переломал бы им кости, но я таковым не был (хотя и сам все больше в этом сомневался). Улететь? Я сильно сомневался в возможностях быстрого набора высоты. И, кроме того, я не был уверен в отсутствии у них пушек. Однако можно (и нужно) было попытаться напугать… И тут как-то само собой мне пришло в голову притвориться ягуаром. Хотя это может показаться похожим на бред, идея мне очень понравилась, и более того, я почему-то точно осознал, что именно это я как раз хорошо умею делать. Как-то неожиданно я вдруг постиг, что уже довольно давно вижу мир не в одном, а во многих наслаивающихся друг на друга планах, в части из которых я чувствовал себя хозяином. Ведь именно это давало мне возможность летать, или, точнее, ходить по искривлениям пространства, проявленным аурами живых организмов, что действительно вернее, но запутаннее. И я сделал это. Объяснить, как я это сделал, я не берусь. Это сложно, а самое главное — бесполезно. Но, перенеся сознание в его отражение и совместив это отражение с псевдореальностью отражений внешнего разума, я представил, что становлюсь ягуаром. Почему я выбрал ягуара? Не берусь сказать точно. Видимо серый кугуар был бы слишком незаметен во мраке ночи, ягуар же среди сидящих в ближнем подсознании тварей как нельзя лучше подходил для этой цели. Или это была идея Того, кто идет по кронам деревьев? Не знаю. Но как бы то ни было, я представил, что очертания моего тела становятся телом могучей пятнистой кошки, или, точнее, кота. Грабители, на секунду остолбенев от ужаса, смело бросились наутек. И были правы. Меряться силой с человеком, превратившимся на твоих глазах в ягуара, не есть самое лучшее занятие. Я повернулся. Девушка осела, как подкошенная. На секунду мне стало жалко ее. Как и мой мифический двойник — Артур, я всегда был таким сентиментальным. Но, быстро вспомнив, что жалко — это то, что есть у пчелки, я порычал что-то ей на ухо и зачем-то чмокнув в щеку, быстро пошел прочь, поспешно сбрасывая с себя образ ягуара, ибо выглядеть идущим на задних лапах ягуаром — не самый лучший способ остаться незамеченным. Дорога Я вновь вышел на столбовое шоссе. Я был так же небрит и помят, но подбитый глаз был скрыт под темными очками. Хотя, смотря на себя со стороны, не думаю, что темные очки ночью способствовали осуществлению желания оставаться неприметным. Тем не менее, какой-то старый джип практически сразу отреагировал на мой поднятый большой палец. Водителем был суховатый старик, очень похожий на индейца, хотя одет он был в европейский костюм. — Садись сынок, тебе куда? — спросил он меня тепло и дружелюбно. Только что меня уже принимали тепло и дружелюбно, что заставило меня на секунду поколебаться. Однако, рассуждая здраво, что мне собственно сейчас было надо? Уехать автостопом как можно дальше отсюда, и как можно ближе к дому. Так что выбирать особенно не приходилось. Кроме того, старик выглядел хоть и странновато, но совсем безобидно. Поэтому даже предостережения моих бывших сослуживцев по легиону держаться в Штатах подальше от местных нацменов выглядели как-то бледно. И потому, приветливо улыбнувшись, я заскочил в открывшуюся дверь. — Вообще-то мне далеко. В Калифорнию, — сказал я сразу. — Немного проигрался в казино. Вот теперь добираюсь до дома. — Да, дело молодое, — сказал он, тронувшись. — Хорошо, когда есть дом, который тебя ждет. — Он наступил на больную мозоль, но я постарался этого не заметить. — Я еду в Барстоу. Так что нам долго по пути. И мы поехали по этому большому пути навстречу полной неизвестности, по крайней мере, касательно меня. Старик оказался на редкость разговорчивым. Причем разговорчивость свою он обосновал сразу: — Когда едешь ночью по шоссе, чтобы не уснуть за рулем, нет ничего лучше, чем взять попутчика и хорошего собеседника. Я понимающе кивнул головой. Честно говоря, меньше всего мне сейчас хотелось разговаривать, но выбирать, путешествуя на халяву, не приходится. — Да, с хорошим собеседником, время, потраченное на дорогу, не является пропавшим всуе, но, наоборот, — тут я замялся, не в силах придумать, что все-таки «наоборот», и, не найдя ничего лучшего, закончил, — помогает сэкономить деньги на психолога. — Да, ваше поколение просто помешано на этих психологах. — Что верно, то верно. Наше поколение вообще тьфу, — провторил ему я. Разговор явно не клеился, но старик не оставлял попыток. — Но ты, я вижу, отличаешься. — Не понял. — Отличаешься от массы людей. А людей я повидал немало… Ты — не американец? Ох уж этот вопрос. — Американец. Но свою юность я провел в Африке. Родители были миссионерами. Так что тоже людей повидал немало. — Но ты не похож на типичного американца. — Да, во мне смешано много разных кровей. Как это ни странно, в этот момент я говорил правду. Но слишком много правды тоже плохо, и потому я добавил: — От ирландской до цыганской. Да и ты я вижу тоже не типичный американец. — Да, я — индеец. Самый настоящий потомок древних ольмеков. Меня зовут дон Хуан. — А меня Карлос Кастанеда, — ответил я ему, не моргнув глазом. Он смерил меня долгим взглядом, и промолвил: — Ты врешь. — Как и ты. Я когда-то читал Кастанеду. — Это хорошо. — Но никогда не был его поклонником. — Это тоже хорошо. Ибо сказано в Писании, не сотвори себе кумира. Однако Кастанеда написал много дельного. И хотя я не тот Дон Хуан, о котором ты подумал, тебе все же будет полезно меня послушать. — Полезно? — я удивленно поднял брови. — Да, именно полезно. Я вижу, ты — не американец. Скорее всего, история о родителях — миссионерах — ложь. Но это не важно. Я вижу на тебе знак ягуара. — Знак ягуара? — я изобразил непонимание, — где? — Я вижу его на твоем лице, потому что могу видеть. Но если ты расстегнешь рубашку, то с левой стороны груди, ты увидишь нечто, о чем еще не знаешь. Внутренне спружинившись на случай неожиданной атаки, я медленно расстегнул рубашку. С левой стороны груди я увидел причудливый орнамент. Это было действительно нечто. Нечто вроде татуировки около полутора дюймов в диаметре. Ничего подобного этому рисунку я никогда не видел, но почему-то он казался мне ужасно знакомым. А главное, я хоть убей, не мог хотя бы приблизительно вспомнить, откуда она могла появиться. Может, работа этих синанджуистов? Пока я был без сознания. Едва ли. Во-первых, она бы болела, а во-вторых, какого черта? Нет, скорее всего это была работа Того, кто… — Не трудись вспомнить, — старик увидел мое замешательство, — это не татуировка. Это тот рисунок, который появляется сам, и является знаком. Он появился недавно, не так ли? Я кивнул. — Это большая ответственность, быть избранным Тем, кто идет по кронам деревьев. Я буквально остолбенел. Видно, не случайно мне встретился его джип. Или это я не случайно оказался на его дороге? Нет, скорее, первое. Ведь избранным, по его же словам был все-таки я. Это льстило самолюбию. Но все же не застилало глаза. Старик знал больше меня. И я настроился слушать. Однако, к своему разочарованию, ничего принципиально нового я от него так и не услышал. В несколько искаженной форме он поведал легенды, что я уже слышал, или, точнее, видел от пумы в Колумбии и совсем недавно от Того, кто идет по кронам деревьев. От рассказов он перешел к анализу. И могу подтвердить, весьма интересному анализу. Он говорил, что большинство людей живет инстинктами, не задумываясь о глубинных мотивациях своих поступков. Что, если бы они их осознавали, то были бы не так неуемны в своих потребностях. Что европейская цивилизация противна природе, и, как это ни парадоксально, не развивает разум, а лишь придает лоск, и, что самое главное, разрушает естественные связи. И в противовес этому цивилизации индейцев были гармоничны. — Но они не смогли защитить себя, — вырвалось у меня. — Это так. Когда они подумали о защите, было поздно. — То-то и оно. — На этот раз говорить начал я, — Тут резонно вспомнить о европейце, негре и бананах. Он удивленно посмотрел на меня. Казалось, он был удивлен, что я вообще могу говорить. — Так вот, — начал я. — Лежит под пальмой негр и ест бананы. Подходит к нему европеец. — Давай, — говорит, — соберем бананы, продадим их и получим кучу денег. С этими деньгами ты сможешь делать, что хочешь. Хоть просто лежать и есть бананы. — А что я сейчас делаю? Просто лежу и ем бананы. Вот эта притча, или анекдот, не знаю, как правильно выразиться, как раз дает представление о двух подходах к жизни. Ты защищаешь подход негра. Но правда состоит в том, что европеец не будет уговаривать дикаря делать что-то, а просто наведет на него ружье и заставит. Во всяком случае так было на протяжении всей истории. — Пример хороший, — ответил мне старик. — Но ты упрощаешь. Я вовсе не призываю лежать под пальмой, есть бананы и ничего не делать. Я говорю, что надо жить в единстве с природой. А это совсем другая разница. Но одно ты подметил правильно. Недостаточно просто жить в единстве с природой. Надо иметь достаточно сил, чтобы защитить себя от внешних врагов. Наши предки не имели достаточно сил. Видимо, чтобы победить врага, надо вжиться в него и воспользоваться его же оружием. — То есть, чтобы убить дракона, надо самому стать драконом? — спросил я, и сам удивился аллегоричности своей речи. — В какой-то степени, да. Поэтому многие не выдерживают этого испытания. Ведь если даже дракон убьет дракона, то общее число драконов останется тем же. Поэтому самым важным является понять дракона, вжиться в его шкуру, стать таким, как он, но не стать им. Я слушал внимательно, и он продолжил: — Мы стоим на пороге великих событий. Тот, кто идет по кронам деревьев, вышел на большой путь. Теперь нам предстоит возвращение утраченного. Я старался не предавать словам старика большего значения, чем они его имели. Но все же мурашки пробежали по моей спине. Судя по всему, совсем не исключено, и даже более чем, вероятно, что мне в самом недалеком будущем предстоит ввязаться в крупную борьбу. Борьбу, действующими лицами которой выступали древние, почти забытые боги. Пока это дало мне силы. Но, кто мог мне сказать, что это принесет мне потом? Тем более, будучи не совсем индейцем, или, точнее, совсем не индейцем, я не мог точно и утвердительно ответить на самый простой вопрос: «А мне это нужно?». Но, памятуя, что слово — серебро, а молчание — золото, я не стал задавать ему этого вопроса. Честно говоря, я, грешным делом, надеялся, что он начнет учить меня пользоваться новыми возможностями, и поведет дальше по пути воина, по которому я, сам того не подозревая, пустился три года назад. Однако я круто обломался. Он только довез меня до Барстоу, и высадил возле автобусной остановки. Однако все же наша встреча была полезной. По крайней мере, теперь я знал, что я — не один. Дома Через сутки, я, наконец, добрался до дома. На мне, как вы помните, висели два моих котенка и обещание следить за ними, так что исчезнуть просто так я никак не мог. Так что, я решил принять все меры предосторожности и продолжить свою обычную размеренную жизнь. Моим, так сказать, основным законным бизнесом был маленький антикварный магазин, купленный сразу вместе с домом. Дела в нем шли совсем не хорошо, и я по уши погряз в их исправлении. По крайней мере — для налоговой инспекции, конфликтовать с которой я не имел ни малейшего желания. Но это могло подождать до завтра, а пока нужно было привести себя в порядок. Принять ванну, выпить кофе… * * * Когда я окончательно смыл с лица мыльную пену, и посмотрел в зеркало на свое бритое лицо, я чуть не вздрогнул от неожиданности. Тот, кто смотрел на меня из зеркала, был совсем не похож на того, кого я привык там видеть. Нет, это, конечно, был я. И черты лица были моими. Почти. Именно почти. Едва заметные изменения, делали лицо совершенно другим. Особенно изменился взгляд. Из, что греха таить, неуверенного и рассеянного, он стал жестким и пронзительным. И это была не умная рожа, сделанная перед зеркалом. Надо было признать, что я изменился. Когда это произошло? И почему именно сейчас я обратил на это внимание? И вслед за этими вопросами я пустился по тропе воспоминаний. Детство. Отрочество. Юность. Университет. Легион. Легион… За каким чертом я поехал туда? Глупый вопрос. Конечно, это было бегство. Бегство из разоренной Родины в поисках лучшей жизни. Просто жизни. А тут подвернулся напарник… Конфликт, так сказать, с дисциплиной. Разрыв контракта. Вербовка в особый отряд. Я еще удивился, как легко меня туда приняли. Тогда я не знал, что там нужны были именно идиоты, которых собирались послать практически на верную смерть. Это уже был не легион. И хотя рабочим языком оставался французский, я не уверен, что эта была французская организация. Африка. Бурунди. Руанда. Конго. Ангола. Везде мы сеяли смерть. Негр, который бросился с ножом на автомат. Я выстрелил в него из подствольного гранатомета. Не знаю, как я остался тогда жив. Лицо этого человека многократно возвращалась потом во снах. Он был не первый, кого я отправил к праотцам, но первый — кого так. Потом были другие. Окружение. Ранение. Миссионеры. Дикари. Все смешалось. Совершил ли я тогда предательство? Не думаю. Нельзя предать пустоту. А все мы в этом отряде были тенями. Пустыми мертвыми тенями, сеющими смерть на чужой земле и по чужой воле. Кейптаун. Богота. Анды. Пума. Храм Больших. Древних индейских богов. Я опять тогда вышел сухим. Один. Хотя нет, не один. С котятами, о которых обещал позаботиться. Их матери. И как оказалось, правильно сделал. Тот, кто идет по кронам деревьев. Он действительно существует. И теперь он во мне. Кажется, мой разум, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, всячески избегал этого момента. Более того, обостренные чувства и новые способности были какими-то двойственными. И реальными, и нереальными одновременно. Я без труда мог теперь переключаться между различными планами видения, в некоторых из которых я становился частичным, а кое-где и полным хозяином. Интуитивно я понимал, что часть планов принадлежат мне, часть другим живым существам, и, наконец, большая часть живет по своим внутренним законам. Но теперь я мог нагло вторгаться во многие эти законы. Вот только слабо пока осознавал, где находятся пределы этих возможностей. Хотя и ясно видел, что такие пределы существуют. Мэри Она появилась в дверях кафе, когда я только принялся за свой обед. Я узнал бы ее, даже если бы она и не помахала мне рукой. Испытав сквозной поток пронизывающего холода, я с удовольствием ощутил левым боком висящую под пиджаком кобуру. Хотя я отлично понимал, что случись что, моя «Беретта», скорее всего, останется не достанной, все же это придавало сил. — Привет, — сказала она, приблизившись. Точнее, она сказала Hi, но здесь и далее при отсутствии особых оговорок языком диалогов (да и внутренних монологов) считается английский. — Привет, — ответил я ей. — Присаживайся. Тебе что-нибудь заказать. Я старался держаться как можно непринужденнее. — Сразу видно соотечественника, — она перешла на русский. — Кажется, я в этом не признавался, — парировал я. — Однако русским ты все же владеешь лучше, чем английским, — сказала она присаживаясь. — С этим можно поспорить. И, мне кажется, что, говоря по-русски, мы привлечем к себе больше внимания. — Не думаю, что на нас обращает кто-то внимание. Холодная война проиграна, и до русских нет никому дела. А вот содержание разговора посторонним знать совсем необязательно. — Может тогда перейдем на испанский? — поинтересовался я, продемонстрировав лишний раз свой полиглотизм, касающийся не только еды. — Не думаю, что это хорошая идея, — ответила она мне. — Тем более, что, во-первых, встретить понимающего испанский здесь куда вероятней, а во-вторых, я не говорю по-испански. — С этого надо было начинать, — ответил я, улыбнувшись, — Знаешь такой исторический анекдот: Однажды русская императрица Екатерина II, заехав проездом в какую-то деревню, спросила у местного, как это сказать, староста, почему в честь ее прибытия не звонят колокола. На что тот ответил: «На это у нас есть четырнадцать причин. Во-первых, у нас нет колоколов». «Можете не продолжать,» — ответила императрица. Я с удовольствием отметил, что анекдот возымел свое действие, и уже по-английски обратился к подошедшему официанту: — Примите заказ у дамы. И запишите его на мой счет. К слову, губа и у нее была не дура! По крайней мере, на счет халявных угощений. — Ну, а теперь о деле, — сказал я, когда официант отошел. — Как известно, людей можно делить по разным критериям. Согласно одному из них они делятся на тех, кто нужен мне, и тех, кому что-то нужно от меня. Мне от вас ничего не нужно. Так что, собственно, нужно от меня вам? — Есть еще один критерий деления людей: есть люди типа «жив» и люди типа «помер». — Но нет таких, кто бы знал твой номер, — дополнил я ее фразу и осекся. Ей совсем не обязательно было знать о моих познаниях творчества Б. Г. Однако, слово — не воробей. — Для непрофессионала ты отлично держишься. Для профессионала — много болтаешь. Но мне не хотелось бы переводить тебя во вторую категорию. Она слегка прищурилась. В голосе звучала мягкая угроза, но я постарался ее (то бишь угрозу) проигнорировать. — Мне и самому не хотелось бы, — ответил я, тоже прищурившись. — И скажи честно, — я сделал паузу, и, слегка коснувшись своей ногой ее ноги, добавил. — У тебя хризолитовые ноги, или между ног Брюс Ли? — Что? — она автоматически посмотрела на свои ноги, очень красивые, к слову, ноги. Потом на меня. И, наконец, поняв, что я продолжаю обыгрывать, начатую ею же песню, рассмеялась, — А ты за словом в карман не полезешь. — Это точно. Болтливость — мой враг. Знаешь историю о болтливом черепе? И убедившись, что она не знает, я начал рассказ. Так как он не содержал секретных сведений, я перешел на английский. Пока я рассказывал, официант выполнил заказ. Так что последующий разговор шел за едой. Мне спешить было некуда, так что у нас было достаточно времени для размышления. — Ты не перестаешь меня удивлять. Однако вернемся к нашим баранам. Ты не Артур. — Она смотрела на меня в упор. — Рад слышать, что меня уже в этом не обвиняют. — Только полный идиот мог бы сделать прямой нос орлиным и вставить кривые зубы. — Спасибо за комплимент, — ответил я на редкость мягко. — Только не обижайся. Это я так, констатирую факты. — Еще раз спасибо. Что еще можно было ответить в таких условиях? — Еще раз, пожалуйста, — ответила она мне в тон, а затем, полностью изменив интонацию, добавила. — Итак, мы знаем, что ты — не Артур. Но мы не знаем, кто ты. — Тут мы, знаешь ли, в равных положениях. Я тоже не знаю кто вы. И если на то пошло, то именно я могу делать вам предъявы: вы убили Томаса, который, кстати, был просто болваном. — Предъявы, говоришь? И после этого ты утверждаешь, что не из России. — Я ничего не утверждаю. И ничего не опровергаю. Так спокойнее. — Тебе будет спокойнее, если ты выложишь все начистоту. — А именно? — Откуда у тебя документы Артура. И что он тебе о нас рассказал? Этот вопрос, в который раз, поставил меня в тупик. Однако именно благодаря нему догадка молнией сверкнула у меня в мозгу. Тот миссионер в Африке, документы которого я позаимствовал и был тем Артуром, которого они искали. Черт! Я мысленно выругал себя за то, что уподобился тормознутым героям американских боевиков, не догадавшись об этом сразу. Значит, он в самом деле был мастером Синанжу. Бывает же такое совпадение! Однако правда состояла в том, что он действительно ничего мне не рассказывал. Точнее он умер раньше, чем успел мне что-либо рассказать. Однако. Оставалось только включить говорильник. — Это документы миссионера, несущего свет в самые темные закоулки современности. И я действительно нес этот свет. Мои родители… — Может, хватит? Я уже сказала, что нам известно, — она подчеркнула это слово, — что ты пользуешься документами Артура. Они мастерски сделаны и даже занесены во все компьютеры. И нас интересует, где их хозяин. Советую отвечать честно. Что ж. Честность — лучшая политика. И я ответил. — В Африке. Точнее — в Африканской земле. К сожалению, едва ли я сам отыщу его могилу, но могу заверить, ничего ценного при нем не было. И, кстати, убил его не я. Более того, я пытался его вытащить из принеприятнейшего положения. — Можешь не оправдываться. Я уже не питаю к нему никаких чувств. Однако нам важно знать, что он тебе успел рассказать. — Тебе честно сказать? Она кивнула. — Ничего. Несколько секунд она зло смотрела мне прямо в глаза. — Тогда откуда ты знаешь про Синанджу? — Тебе честно сказать? — ответ повторялся, но опять был к месту. — Я ничего не знаю о Синанджу. Кроме того, что почерпал когда-то из «Дестроера» При слове «дестроер» она скривилась, но продолжала вопросительно смотреть на меня своими восхитительными серыми глазами. Весь идиотизм положения только начал укладываться в моей голове. Значит, я воспользовался документами настоящего беглеца из Синанджу, а потом загрузил этого бедолагу Тома, что сам являюсь таковым. Еще нагнал, что сделал пластические операции и изменил узоры ладоней. Надо же так влипнуть! — В это трудно поверить, — ответила она, когда моя пауза затянулась. Этот Том рассказал все точно. — Мне самому трудно поверить. Но я чувствую себя, как герой детской сказки, который нашел древнюю книгу и вычитал из нее заклинания, делавшее любую изреченную им ложь правдой. — Волки — войте на луну, Раки — ползайте по дну, В полночь каркнет воронье, Станет правдой все вранье. Так? — Не совсем. Там было все на английском. Я улыбнулся. — Не надоело валять дурака? — Нет. Особенно, что этот дурак сейчас — не я, — зачем-то у меня вдруг прорезался эстонский акцент. — Однако нас все же интересует, кто ты? И на кого работаешь? Вот! Это главное. Конечно, найдя, что мне удалось бежать, они должны были решить, что я — хоть и не из их компании, но все же — не фраер. Это хорошо. Сейчас мне предстояло тягаться с целой системой, о структуре которой я не имел ни малейшего представления. Ведь я даже не читал 'Дестроера'… (Что правда, то правда!) Однако и они не знали, кто я. Поэтому не стоило разубеждать их в моих мифических связях с очень прочной спиной. — Знаешь, что я и усвоил за свою жизнь, и, в частности, за время общения с вами, так это то, что излишняя разговорчивость не способствует увеличению длительности жизни. Если бы я был Артуром, или хотя бы знал, кто он, разве я стал бы говорить это Тому? То-то. Неужели ты думаешь, что я что-то расскажу о настоящих делах? — Я думаю, тебе придется. У нас длинные руки. Усиливая сказанное, она наступила мне на ногу. — И ноги, — ответил я и, убирая ногу, добавил. — У нас тоже. — У кого? — Тебе скажи. И ты захочешь. — Что ж, тогда скажу я. Нам известно, что тебе удалось остаться живым, выпрыгнув с третьего этажа, неизвестно как перебраться через забор и загипнотизировать каких-то олухов из латинского квартала. Кроме того, твои веревки были явно перегрызены крысиными зубами. — И это все я? Не могу поверить! — Кто же ты? — Я тот, кто идет своим путем, ниоткуда в никуда. Тот, кто ищет и находит, кто помогает, и получает помощь, — я пытался говорить как можно запутаннее. — Ты всегда говоришь так изысканно? — Нет, только когда гружу хорошеньких, — я замялся, не зная как сказать: девушек или женщин, и, наконец, нашелся — представительниц прекрасного пола. — Рассматривать это как комплимент? — Почему бы и нет? В отличие от тебя, я люблю говорить комплименты. Настоящие комплименты. Вспомни Окуджаву «Давайте говорить друг другу комплименты Ведь это все любви счастливые моменты» Меня явно понесло на романтику. И, надо сказать, глядя на мою собеседницу, было от чего. — Ты что, совсем охренел, — донеслось из глубин сознания. — Мало проблем? — Да нет. Я же пока так, — начал оправдываться я. — Не оправдывайся. И если не хочешь лишних проблем, закругляй разговор. — Да ты сам охренел. Забыл, кто хозяин. Это был самый веский аргумент, и сущность, читавшая мне нотации, удалилась восвояси. Девушка помахала перед глазами рукой. Видимо я ушел в себя до остекленения глаз. Я часто с головой уходил в себя и раньше, так что это было скорее естественно, чем странно. Однако внутренний голос был все же прав. — Ну что, — сказал я ей, — Не смею вас больше задерживать. Она была явно шокирована столь резкой сменой тона. — Ты всегда такой резкий? — спросила она меня. — Да, — я опять перешел на английский, — Однако приятно было познакомиться. Я сделал знак официанту. — Кстати говоря, мы еще не познакомились, — медленно произнесла она тоже на английском, и протянула мне руку. — Мэри. — Джефри, — ответил я, пожимая ей руку, — Я обычно называюсь вторым именем. — Я знаю. Ну, ладно. Пока. Мэри медленно пошла прочь. И пока она не скрылась за дверью, я не мог оторвать от нее глаз. * * * Вернувшись домой, я еще долго обдумывал этот разговор. Синанджуисты явно шли на мировую. Нет, конечно, они бы без малейших колебаний убили бы меня, считай они меня одиночкой. Это, во всяком случае, лишило бы их на мой счет головной боли. Никаких дел Артура я не знал. И, вероятно, здесь они мне поверили. А лишний носитель информации об их организации был для них действительно лишним. Однако, с одной стороны, мне удалось немного запудрить им мозги, а с другой — реально я знал об них слишком мало. И это не говоря уже о моих, так сказать, потусторонних связях, о которых у них также имелось хотя и смутное (и это хорошо, что смутное), но представление. Поэтому самым разумным решением для них было оставить меня в покое. Что они, вероятно, в конце концов, и сделают. Кореец Следующие дни прошли спокойно. Мэри я больше не видел. Но зато сильно ошарашил Курта, дружелюбно помахав ему на улице рукой. Видимо он думал, что, заметив его, я должен был в панике убежать. Но все получилось с точностью до наоборот. Это было три-ноль, нет три-один в мою пользу. Но однажды в дверях моего магазина появился кореец. Слов нет, я был удивлен, но опять сумел не показать виду. Тем более, что благодаря новым способностям я чувствовал агрессию и мог предугадать любой удар. В данном случае агрессии не ощущалось. Мы долго с ним говорили. Но разговор этот больше напоминал диалог дипломатов, каждый из которых хочет ничего, не сказав сам, услышать все от своего vis-а-vis. Но в данном случае, по крайней мере, мне так казалось, мы представляли если не дружественные, то и не враждебные государства. Во всяком случае, он извинился за причиненные неприятности и опять предложил сотрудничество. Я продолжил играть роль представителя еще одной неизвестной мафии, и вежливо отказался. — Почему бы нам не стать друзьями? — спросил он, подымаясь, и протягивая мне руку. — Я думаю, что лучше нам просто не быть врагами, — ответил я тоже подымаясь. Как я уже говорил, благодаря новым возможностям я стал чувствовать направленную против меня агрессию. В данном случае агрессия была скорее шуточной, но я никак не хотел ударить в грязь лицом. И пожимая ему руку, я сильно ускорил течение внутреннего времени, внимательно следя за потоками внутренней энергии оппонента. Тот, будучи отпетым мастером Синанджу, попытался провести бросок через бедро. Однако, угадав его движение, я провел контрприем, в результате на земле чуть было не оказался он. Но я недооценил способности настоящего мастера. Каким-то непостижимым образом он вывернулся и едва не оказался позади меня… В общем, мне удалось уйти от него, и перекатившись через стол, занять оборону. Все это происходило несколько секунд, и, как я уже говорил, я не чувствовал от корейца настоящей агрессии. — Может, хватит? — крикнул я, очутившись за столом. — Хватит. Извини, за эту проверку. У тебя странный стиль. Я был польщен. Оказывается, у меня был какой-то стиль. Но грузить его в вопросах единоборств мне показалось не самой блестящей идеей. И поэтому я просто сказал: — До свидания. Приятно было познакомиться. Надеюсь больше вас никогда не видеть. — Один совет на прощание, — ответил он мне, — Тебя искали не только мы. Так что будь готов к визиту гостей. — Всегда готов, — автоматически ответил я. И он растворился в дверях. Сны Описывая события последних дней, я не уделил внимания одному важному вопросу. А именно снам. А сны, скажу я вам, были замечательные. В них я совершал увлекательные путешествия, как по различным планам, так и по времени. За эти дни, а точнее ночи, я основательно изучил, а кое-где и перестроил свое сознание. Но, к сожалению, здесь я вынужден ограничиться не самым подробным описанием. И это не случайно. Во-первых, хотя в отличие от обычных снов в них не было характерной сумбурности, эта сумбурность присутствовала, и продолжает присутствовать в воспоминаниях об этих сновидениях. Кстати, я не случайно здесь применил слово сновидение, ибо этим термином вслед за Кастанедой я хотел бы воспользоваться для обозначения этого состояния, имеющего столь же мало общего с обычными снами, сколь эти самые сны с действительностью. Вторая причина состоит в том, что то, с чем пришлось мне столкнуться, не поддается описанию простыми словами, имеющими основу из обыденного восприятия. Нет, я, конечно, не утверждаю, что это невозможно описать словами. Ибо словами, в принципе, можно описать все. В этом и состоит основа абстрактного мышления, отличающего мышление человека от мышления животного. Однако для такого детального описания потребуется сначала конструирования нового языка, словам которого придется в виде всяческих аллегорий находить соответствия в обыденном языке. И основную проблему составит как раз то, что в обыденной жизни мы не сталкиваемся ни с чем подобным. Здесь уместно вспомнить рассказ Герберта Уэллса 'Страна слепых'. Герой этого рассказа, действие которого тоже, кстати, происходило в Колумбии, не только не смог объяснить слепым от рождения жителям деревни, что такое зрение. Он даже не смог реально воспользоваться своим преимуществом, и, в конце концов, вынужден был бежать из страны, в которой сначала хотел стать королем. Подозреваю, насколько нудным должно было быть для читателя уже чтение только этого абзаца. Увеличьте эту нудность стократно, и вы получите то, с чем пришлось бы столкнуться, задайся я целью составления такого языка. Ну а без этого, что я могу сказать? Пользуясь техникой перемещения по планам, осознанной мною сразу и на уровне простейших рефлексов, я совершал увлекательные путешествия, как в глубины своего сознания, так и по различным чужим планам, имеющими разные строения и живущими по разным законам. Мир предстал передо мной в совершенно ином фокусе, нежели раньше. Частично, аналогии моим переживаниям можно найти, например, у Карлоса Кастанеды, Колина Уилсона и Говарда Лавкравта. Много раз во время своих ночных путешествий я ловил себя на мысли, что многое я когда-то читал у Кастанеды. Это навело меня на мысль о, по меньшей мере, частичном реализме его книг. Но здесь следует сделать существенную оговорку. Сам Кастанеда тоже столкнулся с трудностями передачи непередаваемого. Поэтому правильно понять его может только идущий сходным путем. Другую интересную параллель можно провести с Колином Уилсоном, с его описанием путешествий по разуму и предположениями о живущих там паразитах. Уилсон, кстати, тоже и, вероятно, лучше, чем я, акцентировал вопрос о трудности описания того, чему нет соответствия в обыденной жизни, и, как следствие, в обыденном языке. Однако, несмотря на бесспорные философские и художественные достоинства его 'Паразитов сознания', делающие этот роман настоящим шедевром, в них содержалось столько натяжек, да и явных заблуждений, что едва ли можно говорить о его реалистичности. Хотя, с другой стороны, научно-фантастическое произведение и не может на нее претендовать. Однако основные ассоциации возникали у меня именно с Лавкравтом. Не берусь для сопоставления выделить его отдельные произведения. Так как суть была не в сюжетах. Суть была в настрое. Излишне говорить, что нехоженые сферы таили в себе такой ужас, которому, как и всему остальному, нет описания. Повинуясь советам внутреннего голоса, иногда обретающего плоть в верхних планах, я даже несколько ограничил свою любознательность. Я действительно еще плохо представлял пределы своих способностей, как в реальности, так и в путешествиях по разуму. Кроме того, я стал замечать, что многие способности обладали свойством нерегулярности. Так, однажды утром я не смог подняться в воздух. Потом способность к левитации вернулась, но я вдруг перестал спокойно переходить третьим видением сквозь границы планов. Причем я совершенно не представлял, причины этого явления. Одно я осознавал точно: надо постоянно быть начеку, и рассчитывать только на себя. Гости Гости пришли через две недели. Почувствовав на себе посторонний взгляд, я скатился с кровати. И вовремя. Потому что автоматная очередь прошила ее насквозь. Как вы знаете, я уже давно был всегда начеку. И у изголовья держал заряженный пистолет. Оба стрелявших упали, подкошенные моими пулями. Я и раньше неплохо стрелял. Теперь же я просто не промахивался. Я засунул пистолет за пояс и, взяв автомат, осторожно вышел из спальни. Как я и думал, на лестнице меня ждал сюрприз. * * * Я был приперт к стене. Передо мной стояли двое оставшихся живых, держа меня на мушке. — Ну, вот и мы снова встретились, — сказал один из них, явно более главный, снимая маску. Я узнал его. Это был Дэн, один из друзей Стива, нашего шефа по Колумбийской экспедиции. — Вот, значит, куда пошло золото индейцев. Он обвел глазами комнату. Не знаю, что он имел в виду. Комната была ничем не примечательна. Мебель была хоть и сделанная со вкусом, но отнюдь не дорогая. Между тем в комнату тихо вошла девочка лет пятнадцати, совершенно лишенная одежды, но с натянутым луком. Это был один из индейских луков моей коллекции. Колчан с остальными стрелами висел у нее за спиной. Что мне удалось хорошо в последнее время, так это не подавать виду по поводу увиденного. Свист летящей стрелы рассек гнетущую тишину, и тот, кто держал меня на прицеле (это не имя), упал с пронзенным сердцем. В то же мгновение я ударил Дэна ногой ниже пояса. Он был значительно крепче меня, но боль вывела его из формы ровно настолько, насколько потребовалось моей неожиданной спасительнице для следующего выстрела. С веранды в комнату вошел мальчик. Тоже лет пятнадцати и тоже совершенно обнаженный. В руке он держал окровавленный самурайский меч. — Они оставили одного на страже, — произнес мальчик, необычно выговаривая слова. — Двух, — сказал, входящий за ним следом кореец. — Я же говорил тебе, жди гостей. Может, и нехорошо называть человека по национальности, но думаю, что пока вокруг меня было мало корейцев, национальность была лучшей характеристикой, чем имя Сен. — Ну, ты разбирайся со своими детьми, а я отчалю. Совсем не хочу встречаться с полицией, — с этими словами он исчез в дверях, так же быстро и неожиданно, как и появился. Но внимание мое уже было поглощено моими новыми (а точнее, старыми) друзьями. Девочка и мальчик были очень похожи друг на друга, и на ту женщину, что охраняла золото индейских богов и навеки осталась в колумбийских горах. С момента, как я их увидел у меня не было ни капли сомнений, откуда они появились. Конечно же, это были мои котята — Тотек и Ицпалотль. Вождь и Богиня судьбы. Так я назвал их когда-то. И, по крайней мере, имя девочки себя оправдала. Она спасла мне жизнь. Во всяком случае, убила пришедших по мою душу. И она была так похожа на свою мать! Однако отдаленный вой сирен заставил меня соображать с лихорадочной скоростью. Как мне объяснить случившееся полиции? И как мне представить моих юных друзей. Девочка угадала мои мысли. Она была такой догадливой. — Мы опять превратимся в пум, а когда все закончится, тогда поговорим, — сказала она, и не успел я произнести и слова, передо мной стояли два молодых кугуара. Только бы у них это получилось, только и успел подумать я, когда вбежавший в комнату полицейский крикнул: — Стоять! Руки вверх! Я поднял руки. А мои пумы умно спрятались за меня. — Спокойно, — обратился я к уже четверым полицейским, один за другим вбежавшим в комнату, — я — хозяин этого дома. Только что на меня было совершено вооруженное нападение. Это мои животные, которые пытались мне помочь. Они дрессированные и безобидные. Лежать! — обратился я уже к кугуарам, и оба они послушно легли, — Но всех бандитов мне пришлось убить. Сказав сие, я подумал, а надо ли это было говорить. Но, посмотрев на трупы, решил, что это и так ясно. — Извините, — прервал меня офицер, — мы вынуждены будем вас задержать до выяснения обстоятельств. — Конечно, — ответил я ему с энтузиазмом, и опустил руки. — Всегда был законопослушным гражданином, и рад быть полезным полиции. Могу я позвонить адвокату? — Именно это я и хотел вам предложить. Но сначала я должен зачитать вам ваши права. Я кивнул. — Повторить по-испански? — спросил он, закончив читать. — Не думаю, что в этом есть необходимость, — ответил ему я. — Хотя, я и немного понимаю испанский, я — белый. — Это была двойная правда, так как слово Caucasian на английском означает и представитель белой расы, и кавказец. — Американец. Проведший детство и юность сначала в Африке, потом в Латинской Америке. Он посмотрел мне в глаза. Они были такими честными. — А пока разрешите мне с вашими ребятами отвести моих котят в их комнату. Хотя они безобидные, все же их присутствие будет действовать на нервы. — Отлично, — ответил офицер. — Но сначала позвоните адвокату. Все шло по графику. Я пока не знал, как буду выкручиваться, но был уверен, что выкручусь. Эпилог И вот на этой интригующей ноте, я, а это уже не легионер, а официальный автор, закачиваю свое повествование. Что стало с Джефри и его питомцами? Какими были их дальнейшие приключения? Не могли же они закончиться так сразу. Конечно, нет. Но вот только какие это были приключения. Боюсь, что об этом на сей момент не знает никто. Даже автор. Ибо они просто не закончились Итак, пока конец.