С недоверием и опаской я всматривалась в картины, пытаясь понять столь необычный подход к живописи. Ближайшее полотно омывали лучи утреннего солнца, обрисовывая контур старинного города с улыбчивыми прохожими и детворой, играющей вокруг животворного родника. Все здесь дышало молодостью и силой, счастьем и умиротворением. Другой гигант с оправой из костяного скелета змея, разжигающего адово пламя, утопал в темных разводах, словно размазанных рукой. Сквозь эти угнетающие потеки с трудом проглядывался мрачный погреб с гнилыми бочками и битым стеклом.

– Б-р-р-р.

Картина под номером три напоминала разбитое зеркало и вообще исключала возможность что-либо разглядеть. От центра картины расходились ломаные лучи, разделяя поверхность на куски разных размеров. Казалось, лишь чудо удерживает мозаику в вертикальном положении, не давая ей осколками осыпаться к ногам. Странно все это. Зато орнамент понятен и говорит сам за себя. Среди кладбищенских оградок сама смерть держала жертву когтистыми лапами…

– Эти черепа так возбуждают аппетит! – съехидничала я и потянулась к ближайшему гиганту, желая коснуться его рукой.

Его поверхность оказалась идеально гладкой и холодной, подтверждая мою догадку. Никакие это не картины – это зеркала! Как же я сразу не догадалась!

Четвертое – если закрыть глаза и прислушаться к себе, то возникает странное чувство, будто паришь в воздухе, словно птица, забывая о времени.

Переполненная необычностью момента я вгляделась в уникальный массив оправы и только сейчас провела параллель с магами воздуха, которые повелевали ветром и были непредсказуемы словно ветер.

Следующие три оправы соответствовали стихиям. Еще одна – друидам. А последняя – девятая напоминала паутину с пойманными в ловушку музами и духами и, видимо, олицетворяла медиумов. Покусывая кусочек яблока, я с интересом разглядывала одну из высеченных крылатых дев, утративших свободу. Словно единственную драгоценность она прижимала к груди флейту, бросая молящий взгляд в зал на равнодушных адептов, среди которых был и мой бывший… А он времени зря не терял! На его коленях уже сидела улыбчивая девчонка. Парень о чем-то болтал с ребятами, обнимая чуть ниже талии объект своего утешения.

 «Зря стараешься!» – подумала я, решив, что сцена предназначена Роиль. Мне же ты незнаком и безразличен.

Почему-то от мысли, что Роиль бегала за этим самовлюбленным индюком, стало горько. Да, симпатичен, хорошо сложен, но ничего особенного. Может, у меня ракурс неудачный, а может, я просто не в состоянии увидеть то, что привлекало в нем Роиль.

В толпе адептов, поглощающих ужин, повинуясь порыву, известному одним духам, я отыскала некроманта, который сосредоточенно сверлил взглядом моего бывшего и его новоиспеченную пассию.

Ну и какое до них дело Фицу?

Девушка шатена заметно поежилась и обернулась в поисках раздражающего спину взгляда. В это самое мгновение я попала в капкан изумрудных глаз некроманта; доедать четвертинку яблока тут же расхотелось. Поджав губы, я схватила поднос и не оборачиваясь поспешила к выходу.

***

Тусклый огонек свечи осветил причудливую сеть трещин, захватившую стены коридора, придав белесым разводам солей мягкое золотое сияние. Эхо звонких шагов отскакивало от пола словно горошины и, заполняя пустоту, которой не было конца, растворялось в ней, чтобы через мгновение вновь прорезать ее призрачным звоном. В первом часу ночи, высушенная словно сухофрукт, я наконец-то покончила с уборкой. Поставив на пол носатую плошку со свечой, удобнее перехватила готовый выскользнуть объемный сверток матраса с подушкой и принялась застилать кровать, жалея лишь об одном, что запертое насмерть окно мешает мне вдохнуть прохладный ночной воздух.

Сердце тревожно сжалось, когда тишину прорезал скрипучий голос:

– Ее излечит только хорошая порка! Розгами! До наливных синяков на ее толстой заднице.

– Брось, порка не прибавит ей ума! – усмехнулся второй твердый голос.

– Зато в следующий раз она подумает, прежде чем лезть в подвал.

– Храбрая девочка…

– Пустышка неуклюжая! – проскрипел призрак, очертания которого начали постепенно обрисовываться, являя скрюченного старика в длинной мантии. Ткань, стянутая под горлом, придавала его фигуре еще большую горбатость, подавленность, немощность.

– Ну наконец-то! Дождалась! – с облегчением выдохнула я и, присев на матрас, уставилась на возникающие из-под пола белесые фигуры, которые своими телами недурно осветили комнату. Они были веселее моего тусклого огонька свечи.

– И где же вы раньше-то были? – беззлобно упрекнула призраков.

– Я буду настаивать на том, что девочка все-таки храбрая, – сказал громила, контуры которого так и остались смазанными.

– Как можно принимать за храбрость неспособность продумывать последствия своих решений? – негодующе возмутился старик.