А как становилось не жарко и не холодно, обязательно надевал шляпу и шёл по старой тропе в горы. Вот тут раньше был водопад. Теперь уже все размыто и развалено. Так, ручеёк слабый. Здесь стоял навес и стол для привалов. Да кто теперь ходит в походы? Теперь - Интернет! И навес тот развалился, и стол из хорошей доски двадцатки кто-то из сельских давно приспособил у себя во дворе.

Дальше была тропа. На той тропе он не суетился - поздно уже. Да и возраст не тот, чтобы суетиться. Просто ходил туда и сюда. Считал шаги. Закрывал глаза и поднимал лицо к солнцу, пытаясь определиться с местом. Иногда, кряхтя, опираясь на колени, влезал в кусты и шуршал там, шурудил, пытаясь найти ту пещерку. Никто ему не мешал. Туристов этих, которые по маршруту - почти не стало. Народ приезжал на море. Приезжал купаться, загорать, смотреть на волны, мерно накатывающиеся на берег, пить по вечерам местные сладкие вина.

На кладбище он тоже не ходил. Туда, где в одном углу тетя Таня, а в другом - дед с бабкой.

А вот в горы...

Там его и нашли однажды. В кустах. В маленькой пещерке. Скрючившегося, чтобы забраться туда. С улыбкой на застывшем лице.

Инфаркт - записали в свидетельстве. Хоронили за счёт государства. Родных никого не осталось.

...

– Сашка! Сашка, блин, вот вылезешь - огребёшь же по самое не балуй!

– Лен, ты прости. И ты прости, Оль. Я просто пошутил неудачно, - Сашка неуклюже вылезал из кустов.
– Я больше не буду. Давай, командуй дальше, что ли... Пошли уже по маршруту.

Плохая квартира

За закрытой дверью по коридору с утробным урчанием пронеслась кошка.

Митя вздрогнул, резко просыпаясь. Кошки бесятся, когда им скучно - дело понятное. Вот только в этой однокомнатной квартире кошек не было никогда. Аллергия.

Он откинул одеяло и кинулся к двери, шлепая босыми ногами, боясь споткнуться в черноте ночи и упасть. Ручка двери медленно поворачивалась. Он еле успел подставить стул так, чтобы дверная ручка упиралась в него.

– Митя? Ты там? Хватит играться! Открой дверь немедленно, а то папу позову.

Ага. Папу она позовет. Сейчас прямо. Папа умер на прошлой неделе. Какая-то мерзость укусила его за руку, врач просто не успел. Сослуживцы отца помогли: принесли гроб, выставили его на улице на двух табуретках. Гроб был закрыт, а на крышке - фотография. Из старых. Там папа был худой, веселый и в немодных очках с тонкой оправой. Старенький священник из их заводской часовни что-то неразборчиво почитал, переходя иногда на пение. Потом махнул рукой - можно. Потом мужики сказали, чтобы Митя шел домой и ждал там. Мол, они сами все сделают. А вечером приехал усталый чиновник из управы и под роспись выдал белую керамическую вазу с крышкой.

– И что теперь?
– спросил Митя.

– А что теперь... Как решишь, так и будет. Можешь на кладбище отвезти, в колумбарий. Можешь дома оставить.

– Так, может, вы и отвезете туда?

– Нет уж. Это теперь твое личное дело. А мое - вот, - он потряс толстым журналом, куда записывал, кому и когда и что выдал.

Так что папы уже не было. И кошки не было. И никого не было. А маму он и вовсе не знал - она умерла родами. Выходит, теперь Митя круглый сирота. По коридору опять пронеслась кошка, стуча когтями по ламинату и поскальзываясь на ходу.

В окно резко и уверенно постучали. Потом еще раз. Мол, открывай немедленно!

Митя забрался под одеяло, закутался с головой, выставив наружу только нос. Стучали еще и еще и в дверь, и снова в окно. Кошка орала, как резанная. А Митя старался унять сердцебиение и ждал утра и света.

Утром в квартире все было в полном порядке. Бедненько, но чистенько - так говорил папа. Раньше, когда еще жил.

Ванная и туалет были открыты настежь - это Митя специально оставлял на ночь. Чтобы утром не шарахаться от каждой тени. На кухне был полный порядок, как и целая батарея сухого корма - его неприкосновенный запас. Мало ли что, вдруг придется дома отсиживаться. Вот, еда есть. И вода есть - два полных эмалированных ведра с крышками стоят под кухонным столом. На всякий случай.

Митя походил везде, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде, все нормально, как обычно. А вот в коридоре вдруг шибануло запредельной жутью от старого одежного шкафа. Не то, чтобы открыть и посмотреть внутрь - просто тронуть его казалось смертельно опасным и страшным.

Митя сразу позвонил коммунальщикам. Пришли усталые и злые мужики в оранжевых тужурках, выслушали Митю, потом выслушали шкаф какими-то непонятными приборами. А потом споро и умело, как пауки, стали заклеивать его широкими лентами пластика. Упаковали так, что ни одного угла не торчало наружу, а потом с крепким матерком и с остановками-передышками вытащили его из квартиры. Увезли. Сразу стало легче. Вот всего-навсего увезли старый шкаф - а насколько же легче стало!

Потом-то он понял, что про пауков подумал совершенно зря. Но это уже потом. И очень недолго.

Митя еще сходил в комнату и выглянул в окно, раздвинув плотные шторы. Все же хорошо, что у него не тюль какой-то, а настоящие шторы. Ни лучика света не проходит, если не раздвинуть. И ночью не так страшно, потому что они и звук немного ослабляют, да и не видно, кто там за окном на восьмом этаже.

Убегая на учебу, поздоровался с бабой Тоней, что живет прямо под ним в такой же однушке-малогабаритке.