Папа любил охоту, целыми днями пропадал в лесу со своими друзьями. Как-то раз один из его пьяных дружков нажрался и, приняв моего отца за оленя, которых в наших краях отроду не водилось, всадил ему заряд дроби в голову. Папу хоронили в закрытом гробу. Я хотела сдать оружие и патроны, но мама оставила их на память об отце.

Подумав об оружии, я вспомнила про милицию. Ну и дура же! Надо было сразу туда позвонить. Я подняла трубку, собираясь набрать номер. Глухо, как в заброшенном склепе на старом кладбище. Да и вряд ли бы вы успели вовремя.

Женщина прервала свой рассказ и невесело усмехнулась.

– Нет, правда, извините, конечно, ребята, - проговорила Берликова, увидев обиженное лицо капитана Иванова.
– Но если человек звонит в милицию и говорит, что к нему ломятся два громилы в масках, бравый милицейский патруль "сразу же" выезжает на место преступления, а, приехав, они обнаруживают мертвое тело хозяина и обчищенную квартиру. Так что иногда лучше сразу звонить не "02", а "03". А еще лучше сразу в морг - хлопот меньше будет.

Видимо шутка ей понравилась, потому что на этом месте Светлана Адольфовна истерически захихикала.

– Но я немного отвлеклась, - извинилась она.
– Так вот, только я вооружилась ножом и тесаком, как из-за двери опять послышалось мяуканье Барсика. Я подошла к двери и уже собиралась открыть ее, как вдруг что-то насторожило меня. Ну, знаете, такое чувство бывает, когда вы хотите свернуть в темный переулок, но внутренний голос говорит вам, что там может оказаться маньяк-убийца или кое-что похуже, прячущееся в темноте. Это чувство, словно внутренняя сигнализация, включилось в тот момент, когда я хотела распахнуть дверь. Я посмотрела в глазок.

Там были они! На этот раз я разглядела этих тварей получше. Метр ростом, зеленая кожа, покрытое струпьями и наростами тело. В центре сморщенной, как гнилое яблоко, головы мерцает красный, треугольный глаз. Их было шестеро: двое с копьями, остальные с короткими ножами. Одна из этих лягушек стояла к двери ближе, чем остальные. Она открывала и закрывала пасть. Монстр мяукал. Он имитировал голос Барсика!

Внезапно все шестеро уставились прямо на меня. Я знала, что они не могут меня видеть - но они видели. Моя правая рука, перестав мне подчиняться, положила тесак на тумбочку рядом с входной дверью, потянулась к первому замку двери и открыла его.

Чудовища продолжали смотреть на меня. В их красных глазах была сосредоточенна подчиняющая меня сила. Моя рука нащупала ключ во втором и последнем замке двери. Еще два поворота ключа и зеленые уродцы набросятся на меня. Один. Дв... Но тут моя мокрая от пота рука соскользнула с ключа и я порезалась о нож, который все еще держала перед собой. Боль вернула мне контроль над собственным телом. Отшатнувшись от глазка, я быстро закрыла дверь на оба замка. Эти лягушки почти добрались до меня.

– Минуточку, но если эти твари могут проникать сквозь стены, - перебил Берликову Семенов, - тогда зачем им было нужно, чтобы вы открыли дверь?

– Я тоже об этом думала. И пришла к выводу, что разрушая стены, они тратят больше усилий. Им легче просто загипнотизировать жертву. И этот их красный глаз, может и не глаз вовсе, а своеобразный орган восприятия, - Светлана взяла кружку кофе, которую принес один из милиционеров, и, несмотря на то, что кофе был горячий, сделала пару больших глотков.

– Спустя какое-то время я услышала крики. Кричали снизу. Затем раздался громкий топот. Кто-то бегал по подъезду, стучался во все двери и при этом громко кричал - "Помогите!". Я посмотрела в глазок, и, увидев там подъездного алкаша Гешку, открыла ему дверь. Мне было так страшно и одиноко, что даже присутствие этого ничтожества на моей лестничной клетке приободрило меня. На лбу у Гешки красовался глубокий порез, а левый рукав рубашки превратился в кровавые лохмотья.

– Светлана Адольфовна, помогите!
– бросился он ко мне.

Я чуть не пырнула его ножом.

– Что случилось, Гена?

– Они! Они убивают мою семью!
– истошно закричал Гешка.

Фамилия Гешки была Фидорченко. О, это была еще та семейка.

Как я уже говорила, они жили на втором этаже. Сам глава семейства по имени Гена, Гешка была его кличка, законченный алкоголик; жена, по-моему, медсестра, тоже была не прочь приложиться к бутылке; про их дочку ничего плохого сказать не могу, как и хорошего тоже; а вот сынок, Андрей, дебил каких свет не видывал. Да не просто дебил, а злой и жестокий дегенерат. Однажды, поднимаясь домой, я застала его за тем, как он избивал ногами маленькую собачку. При этом он отвратительно улыбался и пускал слюни.

И вот эту семейку я должна была идти спасать.

– Пойдемте, пойдемте скорей, - опять запричитал Гешка.

– Ну что ж, пойдем, - сказала я и вручила ему тесак.

Вдвоем мы стали осторожно спускаться по лестнице. Снизу раздался громкий крик, затем стон.

– Не надо, пожалуйста, не надо, - стонал кто-то.
– Пожа...

Стон прервало отвратительное бульканье.

Мы добрались до квартиры Гешки и зашли внутрь. Фидорченко не отличались особой чистоплотностью, но теперь их квартира больше походила на бойню. В прихожей лежала девочка - ей оторвали руку и перерезали горло. Ниже ее плечевого сустава не было ничего, кроме куска истерзанной плоти и лужи крови, которая все еще продолжала течь из разорванных вен и артерий. Сына Гешки попросту прибили копьем к стене. Он был еще жив, но протянул недолго - с распоротым животом у человека мало шансов выжить.