— Что это Бойчиха так поздно палит керосин? — спросила, идущая с нами от Веры, тетка Раина.

— Это учитель Плахов. Бывает до полуночи тетради проверяет. — ответил мой отец.

В тот вечер я не подозревал, что, живший у Бойчихи на квартире, Петр Андреевич Плахов станет первым в моей жизни учителем.

В конце лета пятьдесят третьего Алеша, мой старший брат, принес завернутый в газету пакет. В пакете были мои будущие учебники: Букварь, Арифметика, Учебник русского языка, Прописи по чистописанию и Родная речь. Русская речь тогда стала родной на всю мою жизнь.

В тот же день мы пошли в сельский кооператив. Домой мы вернулись с тетрадями в клетку и в косую линию, тетрадью для рисования, резинками для чернил и карандаша, ручкой с перьями «Звездочка». Карандаши «Искусство», подаренные мне учителем из Могилева дядей Казимиром, уже лежали в шуфляде стола. Дома я долго пересматривал мои учебники, тетради, карандаши. Потом всё уложил в, купленный мамой, портфель. К ручке портфеля мама привязала байковую торбочку с ослепительно белой чернильницей.

Алеша рассмеялся:

— Завтра тебе нужен только букварь, одна тетрадка и карандаш. Чернила тоже не нужны.

Я был разочарован. Мне хотелось пойти в школу с полным портфелем.

Утром первого сентября я проснулся самостоятельно. Алеши дома не было. Он ещё вчера уехал в Тырново. Там он учился уже в девятом классе. Я хотел одеться, схватить портфель и бежать в школу. Но мама заставила умыться. Выпил кружку теплого парного молока с хлебом. Потом мама отрезала еще один кусок хлеба и вместе с яблоком сунула его в мой портфель.

По дороге в школу меня сопровождал стрекот скворцов в ветвях высоченных тополей вдоль дороги. Когда мы повернули на школьный двор, стрекот скворцов слился с многоголосым гамом детворы, заполнившей весь двор. С родителями были только мы, первоклассники.

Мама подвела меня к невысокой ели, растущей перед школьным крыльцом. Там, окруженный детьми, стоял мой учитель Петр Андреевич Плахов. Серьёзное строгое лицо. Внимательный взгляд изучал каждого из нас. Пробежал взгляд учителя и по мне. Стало неуютно, помимо воли опустил глаза. Однако всё оказалось в порядке. Все пуговицы были застегнуты.

Наш учитель был выше среднего роста, прическа с косым пробором. Стянутая кзади гимнастерка, желтая бляха ремня. Темно-зеленые брюки галифе, заправленные в высокие хромовые, начищенные до зеркального блеска, сапоги.

Потом прозвенел первый в моей жизни звонок. Мы пошли вслед за нашим учителем в угловой класс. На всю жизнь запомнились дощатые, серо-салатового цвета, потолки. Такого же цвета были высокие, как нам казалось, двери. Неровно вытертые за десятилетия детскими ногами, сучковатые, пахнувшие керосином, полы. За высокими окнами часть неба закрывала темно-зеленая ель. За ней вдоль школьного забора у самой дороги выстроились в ряд высокие пирамидальные тополя.

Уже дома мама рассказала, что почти тридцать лет назад в этом классе училась она с моим отцом. Мои родители были одноклассниками. Тополя вдоль школьного забора и ели вокруг школы посадили тогда же директор школы Кукульский и учитель Шаргу с учениками. Деревца айвы, кусты сирени и жимолости вдоль аллеи и вокруг школы высадили позже, когда мама уже не училась.

Запомнились первые косые палочки, написанные нашим учителем мелом на черной классной доске. Затем он подходил к каждому из нас и своей рукой водил наши, в которых были пока ещё карандаши. Потом пошли цифры, буквы. На всю жизнь впечатался в память строгий каллиграфический почерк нашего Петра Андреевича. Буквы, написанные красными чернилами для образца в наших тетрадях, были точь в точь как напечатанные в прописях по чистописанию.

В сентябре была наша первая школьная экскурсия для младших классов. После третьего урока нас построили в колонну по классам. Впереди колонны шел наш первый класс. Петр Андреевич шел рядом. Шествие замыкал четвертый класс. За колонной шли три учительницы и пионервожатая.

Мы шли на долину. Достигнув края села, повернули направо. На широком пригорке раскинулась колхозная бахча. На краю лесополосы возле шалаша были расстелены полотнища брезентов. По периметру брезентов были разложены крупные арбузы. Те арбузы были не только нашим угощением. Нас ждала работа. Поедая в день экскурсии отборные арбузы, из года в год ученики выплёвывали черные зрелые семена на брезент. Потом семена сушили, ссыпали в мешок и в следующем году колхоз, выбрав участок целины, снова закладывал бахчу.

Встав кругом, мы с нетерпением смотрели, как оба сторожа и Петр Андреевич резали арбузы. Потом, как по команде, мы набросились, выбирая скибки потолще и покраснее. По брезенту застучали арбузные семечки. Учительницы, смеясь, собрались вокруг самого крупного арбуза. Петр Андреевич встал рядом с нами, первоклассниками. Он аккуратно отрезал тонкий ломоть и, не спеша, своим перочинным ножиком выковыривал семечки, лезвием отбрасывая их на середину брезента.

Когда мы уходили, сторожа вручили учителям по два арбуза. Все учительницы, выбрав, взяли и почти сразу вручили их мальчикам из четвертого. Ребята несли арбузы к домам, где жили их учителя. Петр Андреевич вежливо поблагодарил и отказался. Через пару дней, стоя у ворот, я видел, как Петр Андреевич нёс в большой авоське, купленные в колхозном ларьке, арбузы.