Женщинам придется не слаще: их запрут по домам рожать детей, а если и позволят рискнуть выйти на улицу, то только наглухо закутанными с головы до пят. Даже если гость мужского пола будет приглашен домой, ему ни за что не позволят находиться с проживающей там женщиной в одной комнате. Жизнь женщины при талибах – сплошные изоляция и подчинение.

А еще правительством талибов были отмерены разные жестокие наказания. Порка, побивание камнями, отсечение конечностей и повешение – обычные вещи, происходившие, пока они были при власти.

Большинство юных афганцев приучили ненавидеть неверных с Запада со страстью, которую лишь немногие из тех, кто не бывал в Афганистане, способны себе представить.

Но сила приходит со знанием; дайте мужчинам и женщинам Афганистана голос и шанс на будущее, и талибам придется туго.

Но все это находится вне пределов возможностей нашего фонда. Мы не можем сделать этого. Однако меня утешает тот факт, что через фонд мы пытаемся сделать что-нибудь хорошее. Претворяя в жизнь защиту животных через соответствующий контроль над популяцией бездомных собак, мы могли бы помочь Афганистану избавиться от одной из самых смертельных болезней, поражающей как собак, так и людей – бешенства, и может быть, всего лишь может быть, остановить рождение собак для жизни в мире голода и жестокой преждевременной смерти.

Мы также надеялись на то, что если нам удастся обучить самым основным правилам защиты животных жителей удаленных деревень и ферм, то это, в свою очередь, позволит им лучше ухаживать за их козами и мулами, которые являются источником жизни для всех удаленных сообществ.

Но объяснять все это какому-то случайному человеку, который считает, что мы можем просто ходить по Афганистану, подбирать детей и делать их жизнь лучше, довольно утомительно. Я не намерен читать лекции бездельникам в униформе, сующим нос в чужие дела и не делающим никакого ценного вклада ни во что, кроме собственного благополучия.

Опять же, меня радует то, что мы пытаемся сделать. В этом есть что-то, чем можно гордиться.

– Э-э, Пен, тут нужна небольшая помощь, – донесся тревожный голос из гостиной.

Я проигнорировал его и закончил откупоривать две бутылки пива на кухне.

– Вы что, до сих пор не подружились? – спросил я пару секунд спустя, когда вернулся в гостиную и узрел знакомую картину.

Кэви, приятель из гражданских, с которым я часто плавал на каноэ, стоял, нервно прислонившись спиной к стене, тогда как Наузад неподвижно сидел и неотрывно глядел на него.

– Просто не обращай на него внимания, он тебя не укусит, – сказал я, протягивая Кэви открытую бутылку.

– Он все еще смотрит, – сказал Кэви, потянувшись за пивом и не сводя глаз с Наузада.

– Я не тебе говорю, а собаке, – хмыкнул я, поглаживая Наузада по загривку свободной рукой.

Я знал, что беспокоиться не о чем, и потому наслаждался ситуацией. В настоящий момент Наузад не был способен сделать что-нибудь ужасное, даже если бы захотел. В своем бежевом наморднике, надежно застегнутом на голове, он выглядел как собачья версия Ганнибала Лектера.

Несмотря на это, я видел, что Кэви не особо доволен сложившейся ситуацией, так что я поспешил на помощь:

– Наузад, он твой друг. Пожалуйста, позволь ему сесть, дружище. Я понимаю, что он смешно пахнет.

– Хо-хо-хо, – нервно рассмеялся Кэви, глядя, как Наузад трусит прочь. Затем он отлип от стены и сделал самый изрядный глоток пива, на какой был способен.

Подобное поведение было не в новинку. Вообще-то, я мог бы поспорить на миллион долларов, что это обязательно случится, уже в тот самый момент, когда Кэви позвонил нам и сказал, что прибыл в округу и ему надо где-то остановиться на ночь.

Кэви – реально классный товарищ. Я встретился с ним впервые десять лет тому, на курсах гребли в Национальном центре активного отдыха в Уэльсе, и случилось это после экстремального дня, прошедшего в гребле по извилистым рекам, в баре, где мы с ним, пару бутылок пива спустя, разговорились. Только мы вдвоем подпирали пустую барную стойку, так что выбор собутыльников был ограничен: несолидные типы, составлявшие на курсе большинство, рано спеклись и отправились по койкам. (Озираясь назад, скажу, что это, возможно, было лучшим решением, так как мы с Кэви на следующее утро проснулись с гудящими головами, но к счастью и как всегда, опохмелка стала для нас лекарством).

Кэви имел такое же чувство юмора, как и большинство морпехов, а еще он был ловким малым, которого хорошо иметь под рукой во время падения вниз головой в пенящуюся реку, что случалось со мной исключительно часто, при моих-то навыках гребли.

А еще долговязый Кэви превосходил меня по возрасту, что, как я всегда отмечал, бывало весьма заметно, когда мы становились бок о бок. Мы крепко дружили, несмотря на его принадлежность к штатскому племени; в один прекрасный день я рассудил, что будет благоразумно расширить круг моих друзей и включить в него кое-кого из тех, кто не торчит целыми днями в кустах в камуфляжной форме.