– Можешь называть ее оком Саурона, мой маленький хоббит, – продолжил я, – и если я только увижу, что ты что-то не то задумал, то я…Впрочем, тебе этого лучше не знать. Ведь ты же не хочешь меня огорчать?

– А вы правда меня отпустите? – с какой-то обреченностью в голосе спросил художник.

– Отпущу, – кивнул я, застегивая куртку.

Я подошел поближе к Тоше.

– Но повторяю – ты должен меня порадовать.

Мне показалось, что лицо пленника исказилось каким-то придурковатым озарением.

Или не показалось?

Впрочем, это уже неважно. Фронт работ я указал. По поводу самого художника я был абсолютно спокоен – чудить больше положенного он не будет. И дело тут даже не в web-камере…

Хотя по поводу нее у меня были особые планы. Хе-хе.

В детстве я хотел стать

тапером в борделе или политиком.

Разница, по правде сказать, небольшая.

Гарри Трумэн

Освещения в комнатке явно не хватало, но меня это ничуть не расстраивало. Как раз наоборот, в такой обстановке я чувствовал себя комфортно. Мне было спокойно от этой непоколебимой тишины, от размытых границ света и тьмы. Наверное, в таких же условиях средневековые алхимики творили свои опыты. Я тоже в некоторой степени алхимик. Только я собирался экспериментировать не с метаморфозами металлов, а с творческим потенциалом личности. И такая личность у меня была. Нет, это я не про себя. Над собой подобные эксперименты я ставить не собираюсь – ни сейчас, ни потом. Увы, я слишком хорошо осведомлен о своих возможностях. Я знал, что я могу и куда мне лучше не лезть, где «не по Сеньке шапка».

– А сейчас, Николай Альбертович, приготовьтесь, я буду отрезать вам ухо. Вы только головой не вертите лишний раз. Из большого уважения к вашему творчеству, тому, которое было когда-то, я даже сделаю вам заморозку.

Шприц с заморозкой уже давно ждал своего часа.

– Тихо-тихо, уважаемый – я подхватил заваливающуюся на бок голову пациента, – а как же честь и достоинство? Как же мужество и решительность, к которым вы так призывали со своего воображаемого броневичка?

Мне даже пришлось немного похлопать Николая Альбертовича по щекам, чтобы привести его в чувство. Тот приподнял голову и сделал глубокий вдох. К нашатырю, как полчаса назад, в этот раз прибегать не пришлось.

– Умоляю вас, прекратите, – еле слышно просипел Николай Альбертович.

– Прекратить что? Я еще ни к чему толком и не приступал, чтобы что-то прекращать, – мольба Альбертыча меня даже немного позабавила. Он и правда думает, что я его сейчас развяжу, извинюсь за доставленные неудобства и отпущу на все четыре стороны? Ага, сейчас!

Своего «пациента» я надежно примотал скотчем к стулу. Обматывал я на совесть, почти как египетскую мумию – от лодыжек до шеи. Вот только с Декстером меня не надо сравнивать. Мы совершенно разные, у нас разные взгляды и принципы. У Декстера свой четкий кодекс, а у меня…А у меня в кармане монпансье.

Кстати, очень даже неплохой сериал, много интересного и полезного для себя нашел.

– Чего…Что…Чего вы от меня хотите? – Альбертыч с трудом подбирал слова.

– Я? Справедливости! – я перегнулся через плечо пленника и заглянул ему в глаза. Тот сразу отвел взгляд в сторону.

Видимо, мой светлый лик не производит на него благостного впечатления. Странно, как по мне, так очень даже мило – маска Гая Фокса, переделанная в Сальвадора Дали. По крайней мере, я считал, что это был именно Дали. Я был доволен своей накладной личиной, но только если говорить про эстетику. С практичностью было все намного хуже. Маска все время норовила съехать вниз, дышать было неудобно, а на коже уже началось раздражение.

– Вы только не подумайте, что это исключительно из-за ваших политических пристрастий. Хотя они мне и не импонируют, дело тут совсем в другом, – я снова оказался за спинкой стула, – я обвиняю вас в растрате! Да-да! Именно в растрате, циничной и бессовестной! Для меня ваша вина очевидна.

Пленник дернулся и тут же вскрикнул от того, что намотанный на шею скотч резко стянул кожу. Так можно же себе и эпиляцию сделать ненароком.

– Какая растрата? Я ничего не тратил, не растрачивал. Клянусь! Но я отдам вам все деньги! Сколько скажете! – с жаром заговорил Николай Альбертович.

Я положил правую руку на голову Альбертыча, словно собирался принести клятву на священном писании.

– Какие деньги, милейший? Про деньги никто не говорит, – мои пальцы застучали по затылку пленника, – если бы дело касалось материальных ценностей, то вы бы сейчас разговаривали совсем с другими людьми. Я же вас обвиняю совсем в другом. Вы бессовестный растратчик! Вы разбрасываетесь собственным талантом направо и налево, вы, батенька, вконец охренели! Да!

– Я не понимаю, – Альбертыч был сбит с толка.