В июне того же года, во время посещения Бленхеймского дворца, Черчилль посетил могилу отца, расположенную рядом с местной церковью. Уинстон зашел в церковь, где пел детский хор, добавлявший «красоту и умиротворенность этому месту». Затем он направился к могиле. Было хорошее солнечное утро. Зелень и распустившиеся кусты розы радовали глаз. «Я был настолько потрясен ощущением покоя и тишины, что моя печаль отступила, – вспоминал он. – Отец наверняка выбрал бы это место для последнего приюта»710.

К тому времени уже не было в живых ни Леонарда Джерома, ни 7-го, ни 8-го герцогов Мальборо, и, учитывая прохладные отношения с бабкой, вдовствующей герцогиней Мальборо, у Черчилля остались только два дорогих ему человека, которые были старше его – мать и миссис Эверест. С Вумани, как он когда-то ее называл, Уинстон продолжал поддерживать отношения, которые еще больше окрепли после смерти отца. Понимая, что миссис Эверест тяжело материально, он помогал ей деньгами и добрым словом. В этот момент она жила у сестры Эммы на севере Лондона. Именно от Эммы Уинстон и узнал в конце июня, что его любимой няне нездоровится. Он тут же примчался к ней. На улице был ливень, и он промок до нитки. У пожилой женщины обострился перитонит, однако она ни о чем не могла думать, пока одежда Уинни не высохнет.

Побыв некоторое время с няней, Черчилль вернулся в казармы Олдершота. Утром на построении ему передали телеграмму, из которой следовало, что состояние миссис Эверест внушает опасения. Уинстон немедленно вернулся в Лондон. Взяв с собой доктора Кейтса, а также наняв сиделку, он приехал к больной. Она успела попрощаться с Уинстоном и впала в кому.

Черчилль остался сидеть у кровати миссис Эверест, держа ее за руку, пока в четверть третьего утра она не отошла в мир иной. «Наблюдать за ее кончиной было ужасно», – скажет Уинстон своей матери711. Его утешало только то, что «она была рада увидеть меня», что «она не страдала»712 и «приняла смерть спокойно»713. «Она прожила невинную, исполненную любви жизнь, служа другим людям и не мучаясь страхами, – напишет он впоследствии. – Она была мне самым дорогим и близким другом на протяжении всех первых двадцати лет моей жизни»714.

Черчилль организовал похороны няни на городском кладбище Лондона (City of London Cemetery and Crematorium)715. Зная, что, прежде чем прийти в их семью, покойная служила у священника из Камберленда, он связался с ним, предложив ему приехать и провести службу. Леди Рандольф находилась в Париже и в траурном мероприятии участия принять не смогла. Черчиллей представляли Уинстон и Джек, который тоже переживал, но старался сдерживать эмоции. На Черчилля произвело впечатление количество желающих проститься с покойной. «Были все ее родственники, большинство из которых приехали из Вентнора, – сообщал он своей матери. – Я был очень удивлен, сколько друзей она смогла приобрести в своей тихой и спокойной жизни»716. Черчилль заказал венки от себя с Джеком и от леди Рандольф. Также на его средства была воздвигнута надгробная плита. Кроме того, на протяжении многих лет он будет оплачивать у местного флориста Коллинза цветы для украшения могилы любимой няни717.

«У меня никогда не будет больше такого друга, – напишет Черчилль леди Рандольф в день кончины миссис Эверест. – Я обнаружил, что раньше не осознавал, насколько много бедная старая Вум значила для меня»718. Со временем боль притупится, но воспоминания о тех, кто его любил, все равно будут бередить душу и волновать сердце. «Мне становится очень грустно, когда я вспоминаю о старой бедной Эверест, – признается Уинстон спустя пару месяцев после ее кончины. – Какие ужасные потери мы понесли за прошедшие двенадцать месяцев. Мы все умрем: одни – сегодня, другие – завтра. И так будет продолжаться тысячи лет. История человечества – это повествование о бесчисленных трагедиях, и, возможно, самой прискорбной частью бытия является незначительность человеческого горя»719.

За всеми этими философскими рассуждениями и тяжелыми событиями последних месяцев скрывался тот простой факт, что Уинстон повзрослел. В его жизни начинался новый важный этап. Он и сам это подспудно понимал, когда сказал своей матери, что со смертью няни «распалось еще одно звено, связывающее нас с прошлым»720. И хотя связей с прошлым еще будет предостаточно, прошлое уже мало походило на то будущее, которое ждало непоседливого юношу впереди.

Исследователи жизни Уинстона Черчилля назовут последние пять лет XIX века «решающими годами»1 его биографии. В истории нашего героя было много ключевых дат, важных событий и судьбоносных решений, но эти годы действительно стоят особняком. Они заложили основу следующих десятилетий насыщенной и плодотворной жизни Черчилля, его будущих достижений и свершений.

Он и сам это прекрасно понимал, оставив будущим поколениям энергичный призыв о важности молодых лет: «Вперед, молодые люди всей земли! Вы не должны терять ни минуты. Займите свое место на передовой по имени Жизнь. С двадцати до двадцати пяти – вот это годы! Не соглашайтесь с положением вещей. Поднимайте великие стяги и атакуйте орды врагов, постоянно собирающиеся против человечества. Победа достанется лишь тем, кто осмелится вступить в бой. Не принимайте отказ, не отступайте перед неудачей, не обманывайте себя личным успехом и пустым признанием. Земля создана, чтобы быть завоеванной молодостью. Лишь покоренная, она продолжает свое существование»2.

Несмотря на весь восторг, определение жизненного пути Черчилля не будет простым, прямым и однозначным. Прежде чем найти «свою колею», потомку герцога Мальборо придется преодолеть как внутренние соблазны, так и условности окружающей среды. Ему предстоит сломать устоявшиеся нормы и правила, превозмочь неизбежную хулу и недовольство общества. Одолеваемый сомнениями и отвлекаемый трудностями, он будет упорно пробираться к поставленной цели, сверяясь с внутренним компасом своих истинных наклонностей и желаний.