Тем временем полицейские вынесли тело Джереми на улицу. Шокированная публика начала перешептываться. Тело фермера застыло в странной позе. Левая нога, согнутая в колене, выступала вперед, руки цепко держали ружье. Правая часть лица словно приклеена к прикладу оружия.

– Эй, Квинси, помоги мне вытащить ружье из его рук, – обратился один из полицейских к своему напарнику.

Идиоты, они смогли бы это сделать, только если бы отрубили руки. Интересно, а они знают, что он жив? Я не убил его, нет. Просто он немного “парализован”. Сердце его стучит слабо, как у детеныша полевой мыши, но этого достаточно, чтобы поддерживать в онемевшем теле жизнь. А вот прикончил я его уже позже, в морге. Спустя пару часов после этих событий.

Тело фермера перевезли в Даллас. Хороший город, где мне довелось побывать в каждой из местных библиотек, чтобы хоть немного отвлечься от работы. Надев белый халат и закрыв лицо специальной маской, чтобы кровь не запачкала лицо, я вышел на улицу.

– Здорово, Пит, как семья, как дети? – обратился ко мне водитель местного катафалка. Конечно же, я промолчал. Не хотелось бы столь глупо себя выдать, но этот парень чертовски любил трепать языком.

Я, молча, на тележке выкатил из кузова накрытое простынёй тело. Готов поспорить, Джереми испытывал сильный страх, ведь он все слышал, все чувствовал, но не мог пошевелить ни языком, ни пальцем, не мог даже мычать, чтобы привлечь чьё-нибудь внимание.

Безмолвно закатываю каталку с фермером в отделение и закрываю за собой двери. Встречные санитары принимают меня за одного из своих сотрудников. Пит – тот самый, про которого говорил водитель, лежал сейчас в кладовой – мертвый. Для всех работников медучреждения у него остановилось сердце, когда Пит зашел за хлоркой в уборную и надышался ей, а для меня его смерть – лишь пикантный рабочий момент. Необходимая мера. Непредвиденная, но простительная жертва.

Пройдя в процедурный кабинет, я аккуратно выложил тело Джереми на местный стол для вскрытия.

– Знаешь, при жизни я обычно не любил бегать, а вот сейчас как-то все равно. Что убегай, что прячься – нюх как у ищейки, – ведя с ним диалог как со старым другом, я нашел инструменты. Признаться, местные острые «игрушки» весьма меня впечатляли.

Задрав штанину на его правой ноге, я увидел застарелый нарыв, что мучил Джереми с самого детства – уж не помню названия этой болезни, но выглядит это весьма неаппетитно. Однако, там, по пустынной дороге, он нёсся от меня как здоровый человек, не обращая внимания на боль и даже не прихрамывая.

Я совершил небольшое движение ладонью над лицом Джереми. Мужчина приподнял голову. Теперь он хотя бы мог ею немного шевелить. Испуганные глаза смотрели на меня, в расширенных зрачках застыл страх.

– Помнишь, как ты, будучи ребенком, просил у звезд лишить тебя этой адской боли в ноге? Да, конечно же, помнишь. Отец, будучи пьяным, ругался с матерью, а ты, закрывшись в своей комнате, смотрел на звездное небо.…По щеке Джереми скатилась слеза – то ли из-за дурных воспоминаний, то ли из-за боли, которую я ему причинял, касаясь нарыва. Я продолжал смотреть в глаза фермера, пытаясь найти еще какое-нибудь болезненное воспоминание.

– А каждые выходные ты молил бога в церкви за свое здравие, за здравие родителей, и всякий раз просил избавить тебя от этой боли, – мне стало неожиданно смешно. Думаю, это потому, что с таким же успехом Джереми мог просить помощи у чайника или самовара, – Избавил тебя твой бог от боли? Даровал он тебе здравие?

Фермер издавал глухие мычащие звуки и мотал головой. Он прекрасно знал, что я задумал.

Взял со стола один из ножей с изогнутым серповидным лезвием. После подцепил острым краем инструмента кожу чуть выше колена Джереми, там, где был нарыв, и резко надавил.

Кровь брызнула мне в лицо, испачкала маску и халат. Джереми начал биться затылком об операционный стол и орать от боли. Точнее пытаться орать, ведь шевелить ни губами, ни языком, он все еще не мог. Нож мягко вошел в его плоть, как раскаленный металл в снег. Однако проблема всё же возникла – хирургический клинок уперся в кость. Теперь понятно, почему полевые врачи так любили этот инструмент во время войны – им легко было ампутировать любую нужную, точнее уже НЕ нужную, конечность.

Оставив нож прямо в ноге, я подвинулся к груди своего невольного пациента, всмотрелся в давнюю наколку с именем девушки, которую, как мне было известно, Джереми когда-то там любил.

– А помнишь, как ты познакомился с Джен? Конечно, помнишь, все помнишь. А клятву верности, что ты нарушил? – я взял скальпель потоньше, приложил острый его конец прямо к красивой серой надписи и аккуратно проткнул кожу. Она легонько хрустнула, как жареная сарделька, проткнутая вилкой. Скальпель коснулся сердца Джереми – я почувствовал, как истошно оно забилось в предсмертных судорогах.