– Нет, Мария, но большая неприятность, которая может быть названа несчастьем только потому, что твое имя оказывается замешанным в обмане: ювелир Бемер уверяет, что продал тебе бриллиантовое колье за миллион восемьсот тысяч франков.

– Но этот человек сошел с ума! – воскликнула королева. – Это все, что ваше величество желали сказать мне?

– Прошу тебя, выслушай Кампан, которая повторит свой разговор с Бемером!

– Что?! – воскликнула королева, только теперь заметившая Кампан, скромно отошедшую к стороне. – Что все это значит?

– Ваше величество, я приехала сюда, чтобы передать вам то, что сказал мне Бемер. Он уже был сегодня здесь.

– Да что же ему наконец нужно? Ведь вы говорили мне, Кампан, что он продал это несчастное ожерелье, с которым он все ждал меня столько лет, султану в Константинополь?

– Я повторила вашему величеству то, что сам Бемер говорил мне; сегодня, когда ваше величество выехали в Трианон, он снова явился и спросил меня, не поручала ли королева передать что-либо ему. Я ответила, что ваше величество вообще не желает иметь с ним никакого дела. «Но должен же я получить ответ на то письмо, которое писал королеве! – воскликнул он. – К кому же мне обратиться?» – «Ни к кому, – ответила я, – ее величество бросила ваше письмо в огонь не читая». – «Это невозможно! – сказал он. – Ее величество знает, что должна мне большую сумму денег».

– Я должна ему? – с ужасом вскрикнула Мария-Антуанетта. – Каким образом этот несчастный осмеливается утверждать что-либо подобное?

– Я сказала ему это, ваше величество, но он вполне убежденно ответил, что ваше величество должны ему полтора миллиона франков за ожерелье.

– Как! Опять это несчастное ожерелье? – сказала королева. – Кажется, этот человек сделал его только для того, чтобы мучить меня. Я уже целые годы слышу все про это ожерелье. Вполне понятно, что я всеми способами старалась вылечить несчастного от его мании продать свою работу непременно мне. Теперь он уже настолько помешался, что полагает, будто я действительно купила это ожерелье!

– Этот человек не помешан, – серьезно возразил король, – выслушайте до конца. Продолжайте, Кампан!

– Я стала смеяться над ним, – продолжала Кампан, – и напомнила ему, что он несколько месяцев тому назад уверял, что продал ожерелье турецкому султану. Он возразил, что королева приказала ему говорить это всем, кто будет спрашивать о судьбе ожерелья, но что она действительно купила его через кардинала де Рогана.

– Через кардинала де Рогана? – закричала королева, вскочив с места. – Через человека, которого я ненавижу? Неужели во всей Франции найдется хоть один человек, который поверит этому?

– Я сказала Бемеру, что его обманули и что королева никогда не удостоила бы кардинала своего доверия. На это Бемер ответил мне вот этими самыми словами: «Вы сами обмануты; кардинал очень в милости и тайно видится с королевой; она настолько доверяет ему, что через него прислала мне тридцать тысяч франков в уплату долга. Она в присутствии кардинала вынула эти деньги из своего маленького бюро из севрского фарфора, которое стоит в ее будуаре, около камина». – «Это вам рассказывал сам кардинал?» – спросила я и, когда он ответил утвердительно, снова повторила, что его обманули. Бемер очень испугался и сказал, что на него уже напало сомнение, когда королева в Троицын день не явилась в его бриллиантах, между тем как кардинал сказал ему, что ее величество наденет их в этот день в первый раз. После того он и решился написать ее величеству. Я посоветовала ему обратиться к министру, барону де Бретейлю, а сама поехала сюда. Оказалось, что он и сам явился сюда, и я обещала ему немедленно уведомить обо всем ее величество.

Королева слушала этот рассказ в совершенном оцепенении, неподвижная и безмолвная, как статуя, изображающая ужас. Потом яркий румянец залил ее щеки, ее глаза засверкали, и, обращаясь к королю, она сказала громким и властным голосом:

– Вы слышали, государь? Вашу супругу смеют обвинять в тайных сношениях с кардиналом де Роганом! Я требую строгого и внимательного расследования этого дела. Позовите скорее барона де Бретейля! Пусть он посоветует нам, что делать. Я настаиваю на том, чтобы это было сделано как можно скорее.

– Ваши слова для меня закон, – ответил король, с любовью глядя на взволнованное лицо королевы. – Идите сюда, Бретейль!

– О государь! – воскликнула Мария-Антуанетта, увидав министра. – Вы, значит, не сомневались во мне?

– Ни на одну минуту, – улыбаясь, ответил король. – Теперь обсудим вместе с Бретейлем, что нам предпринять; пошлем также за аббатом де Вермоном, чтобы он принял участие в нашем совещании.

На следующий день, пятнадцатого августа, в залах Версаля собралось самое блестящее общество. Был большой праздник, Успение Божией Матери, и королевская чета намеревалась со всем двором присутствовать на торжественном богослужении; обедню должен был служить сам кардинал де Роган.

Он также находился в числе собравшихся и в праздничном облачении, со всеми знаками своего достоинства, ждал только прибытия короля и королевы, чтобы сопровождать их в дворцовый храм. Красивое лицо кардинала, у которого было много поклонников и поклонниц, поражало сегодня каким-то сияющим выражением, а его большие черные глаза, пока он разговаривал с графом д’Артуа, не отрывались от двери, в которую должна была войти королевская чета. Эта дверь внезапно растворилась, пропустив королевского пажа, который, окинув зал беглым взглядом, протеснился через блестящую толпу и подошел к кардиналу.