Интуиция наконец-то подала голос из глубины подсознания, и я сказал:

— Император повелевал прокуратору Иудеи помиловать и отпустить на волю проповедника по имени Иисус из Нацерета, если этого проповедника Синедрион приговорит к смерти.

Профессор посмотрел на директора, директор — на профессора, а потом оба уставились на меня.

— Ну, и что тут такого? — попытался я спасти реноме своей интуиции. Барбинель хотел, чтобы Иисус дожил до ста двадцати. В Иудее так принято.

— Чепуха, — сказал профессор Диксон. — Такая альтернатива не может существовать.

— Могу я в этом убедиться? — спросил я. — Иначе моя интуиция не даст мне покоя, и я буду страдать бессонницей.

Директор кивнул и повернулся ко мне спиной. Он был явно разочарован в моих мыслительных способностях. Мне было все равно. Вы знаете, что такое зуд исследователя? Уверяю вас, он куда сильнее любой интуиции!

Я умылся холодной водой и съел некошерный американский завтрак. Окончательно умертвив этой процедурой всякую интуицию, я уселся, с разрешения профессора Диксона, в кресло оператора и вышел в созданную Барбинелем альтернативу, передвинувшись по шкале времени почти на два тысячелетия. Я и без интуиции знал уже, где искать этого авантюриста.

Весной 5755 года Всемирный конгресс исследователей Торы собрался в Женеве. Отель стоял на самом берегу озера, и почетные гости с раннего утра вышли на большой балкон, опоясывающий здание на уровне десятого этажа, чтобы полюбоваться на удивительной красоты восход.

— Пожалуй, я не пойду на сегодняшнее заседание, — сказал раввин Баркан из Рош-Пины раввину Сергию, приехавшему на конгресс из далекого Хабаровска. — Опять будут рассуждать о том, что случилось бы, если… А я не любитель таких игр. Кстати, у вас в Хабаровске есть протестантская синагога?

— Есть, — поглаживая бороду, ответствовал рав Сергий, — а также две католических. А на заседание, уважаемый ребе, я бы тебе порекомендовал пойти. Будет докладывать этот американец по фамилии Барбинель.

— Нет, — отказался рав Баркан. — Лжемессии меня не интересуют.

Потом все отправились помолиться в Большую женевскую синагогу, самую красивую в Европе. Некоторые, правда, считали, что Парижская синагога не только больше, но и величественнее, особенно впечатляли гигантские семисвечники, видимые с противоположного конца города. Но раввин Баркан считал этот гигантизм излишеством, он любил свою синагогу в маленькой Рош-Пине, уютную и такую близкую к Творцу. Синагоги Европы его подавляли, а американские, построенные в модерновом стиле, наводили уныние.

Помолившись, рав Баркан вернулся в номер и включил телевизор. Слушать Барбинеля он не желал из принципа.

В «Новостях» из Москвы показывали Главного раввина России Ивана Володыкина. Батюшка в очередной раз обращался к народу, разъясняя ему детали последнего Указа президента Ельцина.

— Творец, — говорил батюшка, — дал нам шестьсот тринадцать заповедей не для того, чтобы мы позволяли себе нарушать их. Ибо страшен будет гнев Всевышнего. Телевидение есть высший дар Создателя, окно в Его мир, и потому славен должен быть президент, постановивший не передавать телевидение в частные руки. Творец один, и голос у него один.

Рав Баркан согласно кивнул, хотя его согласие совершенно не интересовало рава Ивана, и переключился на Каир, где вчера должен был пройти большой молебен в синагоге «Свет истины». Да, это было зрелище! Не меньше полумиллиона верующих собрались в огромном зале синагоги — самой большой на африканском континенте. Свод поддерживали сто десять колонн, но все равно казалось, что крыша висит в невесомости, вознесенная ввысь молитвами и верой в Творца. Большой молебен был посвящен умиротворению племен Мозамбика и Руанды — наконец-то эти язычники доросли до понимания Его величия и единственности, приняли Его и поверили, и теперь нужно было голосованием всей африканской общины решить вопрос гиюра — обрезание предстояло сделать ста сорока пяти миллионам взрослых мужчин, во всем мире сейчас не нашлось бы нужного числа дипломированных специалистов по обрезанию.

«Тоже мне проблема, — подумал рав Баркан, — через несколько лет предстоит принимать в лоно иудаизма миллиард китайцев, и что тогда? Нужно издать галактическое постановление о разрешении самообслуживания. Пусть каждый мужчина обрежет себя сам, Творец вовсе не против этого, достаточно вспомнить бердичевского ребе Просвирняка, который еще триста лет назад обрезал всех запорожских казаков…»

Рав Баркан переключил канал на Иерусалим и начал смотреть заседание кнессета, посвященное извечной проблеме: нужно ли проводить границу Израиля по горам Кавказа, как этого хотят грузинские, армянские и азербайджанские евреи, или продвинуть ее на север, поскольку этого настоятельно требуют все русские евреи Поволжья.

Между тем, в зале заседаний Дворца Наций две с половиной тысячи раввинов слушали доклад невзрачного человека по имени Кристофер Барбинель, место которому было, по мнению многих, в сумасшедшем доме, а не на кафедре Всемирного конгресса.

— Если бы этого проповедника казнили, как постановил Синедрион, говорил Барбинель, — то мы сейчас жили бы в ином мире.

Это была известная идея-фикс, американский исследователь излагал свою теорию всякий раз, когда ему давали слово.