Я их понимаю. Новенькая девчонка в белой блузочке на пуговках!

Я просчиталась и ждала слишком долго. Сворачиваю за угол, собираясь посоветовать им расслабиться, но слова застревают у меня во рту. Парни исчезли.

За углом оказался короткий коридор с двустворчатыми дверьми, ведущими во двор. Я бросаюсь к окну и вижу, что оба моих парня, пригнувшись, бегут через парковку. С размаху стукаюсь лбом о дверь. Чёрт. Мне и в голову не пришло, что они прогульщики. В первый день! Сурово.

Раздаётся стук в дверь, и моё сердце едва не выпрыгивает из груди от страха, но при взгляде в окно оно тает, как масло. Это он. Я расслабляюсь с облегчением. Это в самом деле он. Я распахиваю дверь, и в ту самую секунду, когда тёплый солнечный луч падает мне на лицо, Исайя обнимает меня. Обычно я так не делаю: не прикасаюсь к нему так откровенно. Но сегодня мне всё равно. И даже больше – я всем телом прижимаюсь к нему.

– Всё хорошо.

Исайя целует мои волосы, гладит по голове, крепко обнимает. Он меня целует. Такие объятия должны меня насторожить, я должна его оттолкнуть. Мы так не делаем, когда не под кайфом. Но сегодня прикосновения Исайи лишь заставляют меня крепче прижиматься к нему.

– Как ты узнал? – лепечу я, уткнувшись в его грудь.

– Сообразил, что рано или поздно ты выберешься покурить. А здесь единственное место, где это можно сделать.

Его сердце бьётся сильно и размеренно. Несколько раз в поисках невесомости я заходила слишком далеко. Слишком много пила. Курила больше, чем нужно. Сближалась не с теми парнями. Я могла бы выйти за пределы невесомости, как воздушный шарик, которому перерезали ниточку, могла бы навсегда кануть в ужасающей пустоте. Но Исайя одним прикосновением умеет вернуть меня на землю. Его руки служат мне якорем, не позволяющим уплыть в никуда. Его мерно бьющееся сердце напоминает мне, что он никогда не подведёт.

Я нехотя отстраняюсь от него.

– Как ты узнал, что я буду в этой школе?

– Потом расскажу. Бежим, пока нас не поймали.

Он протягивает мне руку.

– Куда? – я подыгрываю ему, прекрасно зная, что он ответит. Но мне хочется помечтать, хоть минуточку.

– Куда хочешь. Ты как-то сказала, что хотела бы увидеть океан. Поехали к океану, Бет. Можем там жить.

Океан. Картина тут же оживает у меня перед глазами. Я в старых выцветших джинсах и майке без рукавов. Волосы развеваются на ветру. Исайя коротко стриженный и без майки, его татуировки отпугивают прогуливающихся туристов. Я сижу босая на тёплом песке и смотрю на волны, а Исайя смотрит на меня. Исайя всегда смотрит на меня.

Я обнимаю себя руками, стискиваю в кулаке полу блузки, чтобы не схватиться за его протянутую руку.

– Я не могу.

Он не убирает руку, но мои слова заставляют его вздрогнуть.

– Но почему?

– Потому что, если я сбегу, если нарушу правила Скотта, он отправит маму в тюрьму.

Пальцы Исайи сами собой сжимаются в кулак, рука падает вдоль тела.

– Да пошёл он.

– А мама?

– И она тоже. Нет, правда, зачем вообще пошла к ней в пятницу? Ты же обещала мне держаться от неё подальше! Она тебя била.

– Нет, это был её ухажёр. Мама бы никогда меня не ударила.

– Она позволила тебе прикрывать её, а сама сидела и смотрела, как её долбаный урод лупцевал тебя как грушу. Твоя мама – сущий кошмар.

На парковке громко хлопает дверца автомобиля, и мы поспешно вжимаемся в дверные косяки.

– Нам нужно поговорить, Бет.

Я согласна. Нужно. Я киваю на сосновую рощу.

– Пойдём туда.

Исайя высовывает голову наружу, оглядывается по сторонам. Потом машет мне рукой. Мы не бежим. Мы идём в полной тишине. Как только мы заходим поглубже в рощу, я оборачиваюсь, ожидая вопросов, которые наверняка переполняют его.

– Ты меня обманула, – Исайя засовывает руки в карманы джинсов и смотрит на бурые сосновые иглы, ковром покрывающие землю. – Ты сказала мне, что никогда не видела своего отца.

Ладно, это не вопрос, а обвинение, которое я заслужила.

– Я знаю.

– Почему?

– Я не хотела говорить о своём отце.

Он продолжает смотреть на хвою под ногами. Несколько лет назад я сказала Исайе ту же ложь, которую рассказываю всем, кто интересуется моим отцом. Но Исайя был настолько растроган, что рассказал мне о том, о чём никогда не рассказывал никому: что его мать понятия не имеет о том, кто был его отцом. Неправда, которую я сказала Исайе, привязала его ко мне на всю жизнь. Когда я догадалась, что наши отношения основаны на его вере в то, что у нас обоих стоят огромные вопросительные знаки в графе «отцовство», было уже слишком поздно открывать правду.

– Понимаешь, – я ненавижу себя за отчаяние, которое слышу в собственном голосе, – люди любят сплетни, а если что-то не так, они начинают копать, а я хотела навсегда забыть этого ублюдка! Когда я сказала тебе, что не знала своего отца, я понятия не имела о том, что ты – тоже. Я и подумать не могла, что именно из-за этого мы станем друзьями.

При слове «друзья» он зажмуривается и сжимает зубы, как будто я сделала ему больно. Но ведь мы и правда друзья. Он мой лучший друг. Мой единственный друг.