Сенявин скривился:

– Поймать-то нас еще, пожалуй, можно, а вот отыграться вряд ли! К чему сейчас Наполеону второй Трафальгар!

На следующее утро российская эскадра стала дружно вытягиваться на внешний Спитхедский рейд. Обогнув остров Вайт, наши корабли вскоре шли уже мимо берегов Гамшира. На другой день подошел «Кильдюин» и доложился, что оторвавшиеся от эскадры корабли никуда не заходили, а прошли мимо Плимута. На траверзе мыса Лизард с наших кораблей отпустили английских лоцманов, по пеленгам утвердили место эскадры и, построившись в походный строй, пустились в открытый океан. Скрипели мачты, трещал корпус, беспрестанно хлопали над головами паруса. Все было как всегда.

По выходу в море велел Сенявин выставить на кораблях «огневых». Такая команда – верный признак возможной скорой битвы. «Огневыми» в российском флоте именовали особо доверенных матросов, которые в ночное время содержали готовые к немедленному употреблению тлеющие фитили в специальных медных фонарях-ночниках.

В орудийных деках артиллеристы регулировали откаты. Откат пушки после выстрела – далеко не мелочь! При сильном откате удерживаемая тросами-брюками пушка только что не встает на дыбы. Если откат сильный, да еще стрельба идет долгая и залповая, то брюки, случается, вырывают куски борта. Зависит же сила отката от причин многих: и от угла возвышения, и от качества и количества пороха, от того, туго входят в ствол пыжи или свободно, легко ли вращаются колеса станка или с усилием. Кроме этого примечено давно и то, что разгоряченное от выстрелов орудие откатывается куда сильней, чем холодное. И это только откат, а сколько иных забот!

В следующую ночь к эскадре приблизился британский фрегат «Пегас». Долгое время фрегат шел в отдалении от нашей эскадры, определяя ее национальность, и только удостоверившись, что перед ним действительно русские, осмелился сблизиться. Капитан «Пегаса», сойдясь с «Москвой», уведомил, что французская Рошфорская эскадра, увеличившись до семи кораблей и десятка фрегатов, бродит где-то неподалеку, чтобы не допустить русских в Средиземное море. Не далее как вчера французы покинули порт, а потому «Пегас» был послан адмиралом лордом Корнвалисом, дабы предупредить нас.

Ветер дул нашим кораблям самый попутный. Сомкнув кильватерную колонну, сколько было возможно, Сенявин рассчитывал проскочить мимо двух стороживших его французских эскадр. Несмотря на то, что корабли вовсю валяла океанская волна, верхние орудийные порты вице-адмирал велел держать открытыми. Прислуга неотлучно сидела подле заряженных пушек. Было ветрено и стыло. Поздним вечером, когда штурмана, кутаясь в дождевики, клали пеленга на черневшие на горизонте скалы Эль-Феррольского мыса.

Из хроники плавания: «В полдень в широте 46 градусов и три минуты и долготе 12 градусов и шесть минут показались с салинга к NW пять больших кораблей и два фрегата. Они шли прямо на русскую эскадру: ветр у них свежел, а у нас делался тише; к вечеру мы уже были от них не далее 10 верст. С вероятностью полагая, что эскадра сия была вышеупомянутая французская, и как неизвестно было официально о разрыве с французами и силы наши были весьма слабы; то, желая избежать встречи, от которой могло бы произойти или недоразумение или не равный бой, адмирал взял курс прямо на Порт-Фероль, в предложении, что сим направлением подаст французам мысль принять себя за англичан, идущих соединиться с флотом, блокирующим тот порт, и равномерно они будут стараться захватить его на сем пути. Но после заката солнца приказал скрыть на всех кораблях огни и вдруг переменить курс на SW. Продолжая оный до утра, Сенявин с удовольствием увидел исполнение своего предположения, ибо на рассвете французов уж не было видно, а потому и взят тотчас настоящий курс к Гибралтарскому проливу».

Спустившаяся ночь надежно скрыла русскую эскадру от преследователей. С наступлением темноты на российских кораблях разом потушили не только отличительные фонари, но даже огонь на камбузах. В восемь часов вечера все разом без сигнала поворотили на вест, а в полночь еще раз изменив курс, пошли на зюйд. Утром сколь ни вглядывались впередсмотрящие в морскую даль до боли в глазах – горизонт был девственно чист.

Чтобы занять и развлечь матросов, капитаны разрешили им петь и плясать, а для поощрения выдали за здоровье государя по лишней чарке. Штурманские ученики, юнги, фельдшеры (те, кто пограмотней) соорудили из сигнальных флагов кулисы и начали представлять любимую всеми оперу «Мельник». По сюжету оперы, хитрый мельник и деньги сумел заработать, и жену у соседа увести. Матросам нравилось. Затем играли в рожок и били в бубны да пели хорами, кто лучше: матросы, артиллеристы или солдаты. Все старались, как могли, чтоб друг друга перекричать.

В кают-компаниях накрыли ужин, которому бы и московский винный откупщик позавидовал. Офицеры промеж себя тоже танцевали и веселились.

…Еще целую неделю металась по Атлантике Рошфорская эскадра, в тщетных потугах отыскать исчезнувшего Сенявина. Желание поймать и истребить русских было как никогда велико. Иного и не могло быть, ведь приказ об уничтожении русских был подписан самолично императором, который к тому же постоянно интересовался ходом перехвата. Но все же настал момент, когда последнему французскому матросу стало абсолютно ясно: русских упустили окончательно.

– Если их адмирал шел с попутным ветром, да еще одним генеральным курсом, мы давно безнадежно отстали! – вынужден был признать вице-адмирал Гриен. – Ворочаем на Кадис! Нам следует ждать выговора от императора, а нашим ребятам в Адриатике большой головной боли!

Тем временем корабли Сенявина со свежим фордевиндом летели вперед на всех парусах, делая по восемнадцать верст в час.

Шли под гротом, фоком и марселями в два рифа, делая узлов восемь. Корабли слегка кренило, взбираясь на очередной крутой гребень, они вздрагивали всем корпусом, а катясь вниз, с грохотом рушили своими дубовыми форштевнями пенные верхушки волн. Несмотря на непогоду, каждый день ровно в двенадцать пополудни на палубы выбиралась штурманская братия, чтобы сделать полуденный замер. Пока помощники штурманские отсчитывали хронометрами точное время, сами штурмана сосредоточенно «ловили» секстанами едва различимое в разводьях туч солнышко. Затем поколдовав над астрономическими таблицами и рассчитав линии положения, докладывали капитанам счислимое место.

Что касается Сенявина, то он время от времени поднимался из своей каюты наверх, чтобы оглядеть походный ордер эскадры и передать капитанам необходимые сигналы. Обедал вице-адмирал в шесть часов вечера. Сам не слишком жаловавший спиртное, он всегда имел на столе несколько бутылок хорошего вина. С адмиралом всегда обедал и командир флагманского «Ярослава» Митьков, исполнявший одновременно и обязанности флаг-капитана командующего. Кроме него Сенявин всегда приглашал к своему столу свободного от службы вахтенного начальника и кого-нибудь из мичманов. А потому обед имел помимо всего своей целью и дело воспитательное. По воскресеньям командующего офицеры приглашали отобедывать к себе в кают-компанию. От приглашения этого Сенявин никогда не отказывался, придавая большое значение общению с подчиненными в неслужебной и весьма непринужденной обстановке, каковая обычно складывалась за обеденным столом.