Шрифт:
– Ага, назовем её Степановская, черная.
И совсем не удивилась, когда тут же последовал вопрос:
– Чего это опять про Степана сплетничаете?
– Дурень, у тебя внуки новой породы родились, Пол, скажи ему!
Выслушав всё, подумал, что-то прикинув, сказал:
– Ладно, так и быть, пусть этот муд... э-э-э... чудак, остается, раз такой верный папаша, а я, пожалуй, как с государевой службой определюсь, и сделают-таки маги переводчика с кошачьего языка, подамся, наверное, в конезаводчики.
– Енерал в отставке, заманчиво поглядеть!
– Сам бы хотел себя увидеть в кресле и в халате, да разве с вами, баб... э-э-э женщинами такое возможно, вот, любишь вас, лелеешь, заботишься, а придет вот такой, черный, брунетистый, что у одной, что у другой, бллин, и все, гуляй Степан Андреич, не нужон! Ладно, пойду папашке мозги вправлять, Пол, скажи ему, пусть не бегает, я ему разрешаю при семье быть.
В загончике, едва завидев Стёпку, Муська храбро вылезла вперед.
– Иди ужо, болезная, не мешай мужескому разговору, вон дитями занимайся, да не боись, разрешаю я твоему муд... э-э... чудаку быть рядом! Муся, дай я тебя обниму, как следует, за детишек. А что матерился ночью, так тебе помогал, чтобы ты разозлилась и быстрее отстрелялась.
Кот повис на Муськиной шее, потом перелез на папашу, и к вечеру у них установился полный консенсус.
Собрались навестить берёзку, кот и дети ехали на Зяте, так прозвали черного, тот немного боязливо ступал с седоками, вез их аккуратно.
Как же меня порадовало, что к вершине, она метров на восемьсот возносилась над Тильей, вела выложенная камнями от разрушенного храма дорожка.
Кузема смущенно пояснил:
– Так это, вы для города столько сделали, неужто дорожку трудно выложить, ну повырубили всякую растительность, наверху, вон, кустики подровняли, осталось площадку храмовую расчистить, да, позволит Богинюшка, храм возвести. Кмет больше всех суетится, однако на саму площадку никого не пускает какая-то невидимая стена, я так маракую, кого-то ждет, может, наших ребятишков. Я ведь и Лучика с Любавою, и Артемия тоже за своих ребятишков считаю.
Березка прижилась и подросла чуток, стала более пышная, пока я гладила листочки, мои непоседы полезли к развалинам и, удивительно, их пропустило. Развалин как таковых не было, просто храм сложился как карточный домик, была огромная куча камней, горкой. Вот, в этой горке и копошились мои детки, пока я до них дошла, они успели откопать сбоку какие-то небольшие кусочки черного, явно отшлифованного камня. Лучик, повертев их, сложил кусочки как пазлы, и получилась часть женской руки от запястья до локтя.
Кузема боязливо начал подходить и его пропустило:
– Значицца теперь мы сможем все тут разобрать, вот кмет возрадуется, пару-тройку выходных всем городом поработаем и все тут разберем, вы пока здесь я за кметом сгоняю. Знак, знак Богинюшкин, не иначе.
Начали вместе с детками выбирать черные камушки и укалдывать их отдельно, наверняка, статуя Богини была из этого камня, вот пусть маги и попотеют, скрепляя её чем-то магическим.
Прибежал запыхавшийся кмет, увидев часть руки, аж подпрыгнул, начали с Куземой прикидывать - сколько и чего понадобится. Кмет было приуныл, что денег в городе столько не наберется, но Кузема прогудел:
– А мы на што? Всем миром и подсобим, кто может - деньгами, а у кого не густо - руками, да и через город теперь много караванов и других людей проходит-проезжает, неужто для Богинюшки пожалеют, увидишь еще, когда зачнут говорить, что Главный Богинюшкин храм она позволила восстанавливать, отбою не будет от желающих как-то да помочь. Вот, Зинуш, ты там, во столице подскажи кому, может заметку тиснут в газете-то?
– Идея хорошая, я подсуечусь, - вступил кот, - Тилья совсем другой стала. Когда мы сюда приехали, был маленький, захудалый городишко, а ща, гляньте, какая панорама, как веер раскрытый стал, а главным украшением храм будет, готовься, кмет, к наплыву людишек, кто на помощь, а кто и жить здесь захочет.
Панорама и правда завораживала, похорошевший, разросшийся город утопал в зелени местной и цветах, покрашенные в разные цвета дома добавляли красок в этот большой веер.