Неизбежность смерти – забавный способ проткнуть счастливый сияющий мыльный пузырь нашего мнения о себе. Как и многие другие вещи.

Я живу в мире, где очень мало заборов. В последнее время и те начали здорово шататься.

Мне это не нравилось. Не осталось больше ясных и понятных путей. Лишь окольные, и карты приходилось постоянно обновлять, чтобы избежать МФП, черных дыр, всевозможных монстров, а также тяжелых нравственных колдобин, которыми усеян постапокалиптический мир.

Я смотрю на двустороннее стекло кабинета Риодана, в данный момент настроенное на приватность – пол прозрачен, стены и потолок нет – и на секунду отвлекаюсь на блестящий черный стол за моей спиной, отраженный в затемненном стекле, которое отражается в столе, а тот, в свою очередь, в стекле и так далее, создавая странный эффект бесконечного зеркального коридора.

Я стою между столом и стеной, но я невидима для всего мира и для себя.

«Синсар Дабх» по какой-то непонятной причине все еще бескомпромиссно молчит и по-прежнему скрывает меня.

Я склоняю голову, изучая место, на котором должна бы стоять. Никто не смотрит из зеркала в ответ. И это мне странным образом подходит.

Это и есть я: табула раса, пустая скрижаль. Я знаю, что где-то у меня была ручка, но я, похоже, разучилась ею пользоваться. Или, возможно, достаточно повзрослела, чтобы понять: у меня в руках не стирающийся маркер моей юности, следы от которого можно вытереть влажной тряпкой, а большой толстый фломастер: черный, жирный, перманентный.

Дэни. Прекрати убегать. Я хочу лишь поговорить с тобой.

Дэни больше нет. Теперь есть только Джейда. И я не могу переписать нашу драку. Я не могу переписать то, что мы с Бэрронсом передвинули те зеркала. Я не могу изменить выбор Дэни, который завел ее в место, слишком опасное для погони. Я не могу отменить жуткое детство, которое раскололо ее – с ним, чтобы выжить, она справилась умно и креативно. Больше всего я жалею, что не могу стереть именно его.

Я чувствую себя парализованной – есть множество способов совершить ошибку. Я очень хорошо знакома с эффектом бабочки [2] и знаю, что мельчайшее, самое безобидное движение может спровоцировать неимоверную катастрофу. С болью наблюдаю результат моей попытки поговорить с Дэни. Пять с половиной лет ее жизни пропали, оставив вместо живой, веселой, эмоциональной и неудержимой Меги бесстрастную убийцу.

В последнее время я кое-как утешалась мыслью, что Иерихон Бэрронс и его люди опережают в развитии человечество, что они нашли кодекс, по которому можно жить и получать удовольствие, не причиняя миру непоправимого вреда. Как и у меня, у каждого из них есть внутреннее чудовище, которое сдерживает некий набор правил, позволяющий обуздать их дикую природу.

В основном.

Ну, большей частью.

Я говорила себе, что тоже могу выбрать кодекс и придерживаться его, что могу ориентироваться на их модель поведения. Я фыркнула: черный юмор. Да, ориентиры, которые были важны год назад, и те, к которым иду сейчас, уж точно полярно противоположны.

Я взглянула вверх, на монитор, показывающий почти скрытую во тьме каменную комнату и Бэрронса с Риоданом на краю этой тьмы, наблюдающих за фигурой в тенях.

Я задержала дыхание, ожидая, пока фигура снова выберется на слабый свет, разгоняющий общий мрак. Я хотела взглянуть еще раз, тщательнее рассмотреть его, убедиться, что первое подозрение оказалось правдой.

Когда силуэт содрогнулся и поднялся на ноги, дико размахивая руками, словно отбиваясь от невидимых противников, Бэрронс и Риодан оживились и перетекли в боевые стойки.

Фигура вырвалась из теней, целясь в горло Риодана огромными когтистыми руками. Она пошла волнами, начала меняться, словно пытаясь и не находя сил сохранить форму, – трансформировалась у меня на глазах. В сумерках золотые радужки глаз стали алыми, затем цвета запятнанного кровью золота, затем вновь алыми. Длинные темные волосы упали на гладкий лоб, который внезапно пошел рябью и отрастил выступающий гребень. В тусклом свете сверкнули черные клыки, стали белыми зубами, затем снова приобрели форму клыков.

Я достаточно наблюдала за трансформацией, чтобы опознать. Девятка больше не сможет называться Девяткой.

Теперь их десять.

Бэрронс блокировал горца, прежде чем тот дотянулся до Риодана, и внезапно все трое стали размазанными полосами движения – как Дэни, когда стоп-кадрирует, только быстрее.

«Сделай меня такой, как ты», – сказала я недавно Бэрронсу. Хотя, по правде говоря, я сомневалась, что смогла бы так жить. По крайней мере, пока я в нынешнем состоянии, пока во мне обитает вещь, приводящая меня в ужас.

«Никогда не проси меня об этом», – прорычал он. И его напряженный ответ сказал мне о многом, подтвердил, что он мог бы, если бы захотел. Благодаря нашему с ним беззвучному виду коммуникации я знала, что Бэрронсу не только противна сама идея, он говорит об одном из нерушимых правил. Когда-то он нашел меня в подземном гроте на грани смерти и, подозреваю, уже тогда обдумывал эту идею. Возможно, во второй раз он задумался, когда его сын вырвал мне горло. И был благодарен за то, что ему не пришлось выбирать.