Однако впереди оставались несколько благословенных секунд, пока можно стоять на качающейся палубе, предаваясь вольному полету мыслей. Не то чтобы Буш находил необходимость в размышлениях – он бы только улыбнулся, скажи ему кто-нибудь такое. Однако последние три дня пронеслись в сплошном круговороте, с того момента как пришел письменный приказ, получив который, Буш сразу простился с сестрами и матерью (он провел с ними три недели, после того как «Завоеватель» списал команду на берег) и поспешил в Плимут, подсчитывая по дороге оставшиеся в кармане деньги – точно ли хватит заплатить за почтовую карету. На «Славе», готовящейся к отплытию в Вест-Индию, царила спешка, и в прошедшие тридцать часов Буш не успел не то что поспать, а даже присесть. Первый раз ему удалось нормально отдохнуть ночью, когда «Слава» уже лавировала через залив. Но с самого прибытия на судно он был озабочен фантастическими настроениями капитана – то безумно подозрительного, то по-глупому беспечного. Буш никогда не был чувствителен к моральному климату – человек стойкий, он философски относился к необходимости исполнять свой долг в тяжелейших морских условиях, – однако подспудно ощущал напряженность и страх, пронизывающие жизнь «Славы». Он испытывал смутные недовольство и беспокойство, не зная, что это – свойственные ему формы напряженности и страха. За три дня в море Буш почти ничего не узнал о товарищах; он предполагал, что Бакленд – первый лейтенант – знает свое дело и уверен в себе, что второй лейтенант, Робертс, добр и беспечен; Хорнблауэр казался сообразительным и бойким, Смит – немного нерешительным. Но все это были только догадки. Все в кают-компании – лейтенанты, штурман, врач и баталер – держались замкнуто. В каком-то смысле это было правильно – Буш и сам не любил лишней болтовни, но в данном случае доходило до того, что разговоры ограничивались несколькими словами, и то строго по делу. Многое о корабле и его команде Буш быстро узнал бы, если бы другие офицеры решили поделиться своими наблюдениями за проведенный на «Славе» год. Однако за исключением Хорнблауэра, подавшего ему один-единственный намек в день прибытия, никто не проронил ни слова. Будь у Буша романтическое настроение, он представил бы себя призраком в обществе других призраков, отрезанных от людей и друг от друга, с неведомой целью бороздящих бескрайние моря. Как он догадывался, скрытность офицеров проистекала от странных настроений капитана. Это вернуло его мысли к тому, что ветер все усиливается и нужен второй риф. Он прислушался к пению такелажа, почувствовал наклон палубы под ногами и грустно тряхнул головой. Ничего не поделаешь.

– Мистер Уэллард, – сказал Буш стоявшему рядом волонтеру. – Доложите капитану, я думаю, нужен второй риф.

– Есть, сэр.

Через несколько секунд Уэллард снова появился на палубе.

– Капитан поднимется сам, сэр.

– Очень хорошо, – ответил Буш.

Произнося эти ничего не значащие слова, он не смотрел волонтеру в глаза – не хотел, чтобы Уэллард видел, как он воспринял эту новость, и не хотел знать, что выражает лицо Уэлларда. Вот появился капитан. Его спутанные длинные волосы развевались на ветру, крючковатый нос по обыкновению двигался из стороны в сторону.

– Вы хотите взять еще риф, мистер Буш?

– Да, сэр, – сказал Буш, ожидая язвительного замечания. К его приятному удивлению, замечания не последовало. Капитан казался почти добродушным.

– Очень хорошо, мистер Буш. Свистать всех наверх!

По всей палубе засвистели дудки.

– Все наверх! Все наверх брать рифы на марселях! Все наверх!

Матросы, выбегали на палубу; команда «Свистать всех наверх!» заставила офицеров покинуть кают-компанию и мичманскую каюту. С расписанием постов в карманах они спешили убедиться, что недавно реорганизованная команда заняла свои места. В шуме ветра слышались приказы капитана. Матросы встали к фалам и риф-талям. Корабль качался в сером море под серым небом, и неморяк удивился бы, как в такую погоду вообще можно устоять на палубе, не то что карабкаться по вантам. В самый разгар маневра капитанский приказ прервал юный, срывающийся от возбуждения голос:

– Стой! Стой выбирать!

В голосе звучала такая убежденность, что матросы послушно остановились. Капитан закричал с полуюта:

– Кто отменяет мой приказ?

– Это я, Уэллард, сэр.

Молодой волонтер повернулся к корме и громко кричал, чтоб его было слышно против ветра. Со своего места Буш видел, как капитан подошел к леерному ограждению полуюта. Его трясло от гнева, нос указывал вперед, словно ища жертву.

– Вы об этом пожалеете, мистер Уэллард. О да, вы пожалеете.

Рядом с Уэллардом появился Хорнблауэр. С самого отплытия из Плимутской бухты он был зелен от морской болезни.

– Риф-сезень зацепился за блок риф-талей, сэр, с наветренной стороны! – крикнул он.

Буш, отойдя немного, увидел, что так оно и есть. Если бы матросы продолжали тянуть за трос, порвался бы парус.

– Как вы смеете вставать между мной и ослушником?! – закричал капитан. – Бессмысленно его выгораживать!

– Здесь мой пост, сэр, – отвечал Хорнблауэр. – Мистер Уэллард исполнял свой долг.

– Заговор! – произнес капитан. – Вы с ним стакнулись!

В ответ на это невероятное обвинение Хорнблауэр только застыл навытяжку, обратив к капитану бледное лицо.

– Отправляйтесь вниз, мистер Уэллард! – заревел капитан, поняв, что ответа не последует. – И вы тоже, мистер Хорнблауэр. Я разберусь с вами через несколько минут. Слышите меня? Вниз! Я вас научу, как строить козни!

Это был приказ, и надо было подчиняться. Хорнблауэр и Уэллард медленно двинулись к корме. Было заметно, что Хорнблауэр не смотрит в сторону мичмана, чтоб нечаянно не обменяться с ним взглядом и не навлечь на себя новое обвинение в сговоре. Под пристальным наблюдением капитана оба спустились вниз. Когда они сошли по трапу, капитан вновь поднял свой большой нос.

– Пошлите матроса освободить риф-таль, – приказал он, повысив голос лишь настолько, чтобы перекрыть ветер. – Выбирай!

Второй риф на марселях был взят, и матросы начали слезать с реев. Капитан совершенно спокойно стоял у ограждения полуюта.

– Ветер отходит, – сказал он Бакленду. – Эй, наверху, пошлите матроса прижать стень-фордуны к обечайке! Команду к брасам с наветренной стороны! Ютовая команда! Нажать на грота-брас с наветренной стороны! Дружней нажимай, ребята! Хорошо, фока-рей! Хорошо, грота-рей! Ни дюйма больше!

Приказы отдавались разумно и здраво. Вскоре матросы уже стояли в ожидании, когда отпустят подвахтенных.

– Боцманмат! Передайте мои приветствия мистеру Ломаксу и скажите, что я желал бы видеть его на палубе.

Мистер Ломакс был баталером. Офицеры на шканцах невольно обменялись взглядами: невозможно было вообразить, зачем он понадобился на палубе.

– Вы посылали за мной, сэр? – спросил запыхавшийся Ломакс, поднимаясь на шканцы.

– Да, мистер Ломакс. Матросы выбирали грота-брас с наветренной стороны.