– Гадалка сделает это за мораведи, – возразил Магеллан, ожидая, когда ученый освободит дорогу.

Тот не обиделся, подошел ближе. На вид ему было лет сорок. Нервные горящие глазки на подвижном желтоватом лице ощупали офицера.

– Я изобрел новую систему вычисления долгот, способную в любой части Земли определить местонахождение судна, хочу поговорить с вами о ней, – сказал астроном.

– Я занят! – оборвал Фернандо и, приволакивая ногу, пошел прямо на него.

– Могу ли я надеяться? – отскочил в сторону мужчина.

– Надейтесь, – зло усмехнулся капитан. – Надежда ничего не стоит, а умирает последней. Поведайте о вашей системе Его Величеству!

– Я составил карту мира, рассчитал величину Южного моря… – торопливо сообщал Фалейра, но офицер не слушал и с неприступным видом, словно не отказ, а служебное повышение даровал ему король, проталкивался через толпу, никому не уступал дороги.

Октябрь 1516 года выдался теплым и ласковым. Ветер с холмов приносил запахи разбросанных островками в лощинах вечнозеленых лесов, аромат эвкалиптов, пряной травы. Из гавани тянуло морской свежестью, рыбой, солониной, смолистыми бочками. На извилистых улочках Старого города, построенного у подножия древней арабской крепости, взметнувшей тупые прямоугольные стены и башни в голубое небо, пахло помоями. Португальцы назвали ее замком Сан-Жоржи. Приказы запрещали загрязнять тысячелетний город, но жители выливали нечистоты у домов. Лишь на площадях у церквей и соборов мостили камнем расползавшуюся после дождей коричневую почву. Вдоль змеившихся к холмам узких улиц стояли высокие ярко раскрашенные кирпичные дома с черепичными крышами. За обожжеными солнцем стенами в крохотных двориках теснились служебные пристройки. Несколько христианских церквей, готический собор XII столетия да мусульманская мечеть (наследство от мавров) украшали город.

В наспех бестолково застроенном купцами и мастеровыми Новом городе бурлила жизнь. Он вырос вдоль бухты реки Тежу. Отсюда в Индийские владения уходили суда, приносившие хозяевам сказочные богатства. Если возвращался один из трех кораблей, затраченные на экспедицию деньги окупались в двадцатикратном размере. Десять лет нескончаемым потоком сокровища текли в Лиссабон. Нажитое на торговле пряностями, слоновой костью, драгоценными камнями и тканями золото оседало в сундуках, королевской казне, перечислялось Церкви.

Денег было много, а талантливых строителей мало. Их приглашали из соседних стран. В Лиссабоне возник строительный бум, король надумал поразить европейские дворы роскошью столицы. За четверть столетия здесь родился самобытный стиль «мануэлино», воплотивший образы, навеянные впечатлениями от покоренных стран. На стенах домов, в убранстве церквей фантастически сочетались растения, водоросли, паруса, крокодилы, обезьяны, попугаи, якоря, канаты, нимфы, драконы, куроподобные ангелы, образы святых. Привычный мир средневекового человека изменился, сознание отказывалось верить в азиатскую нечисть, но корабли привозили чучела «реликтов», неопровержимо свидетельствовавших об истинности пьяных матросских бредней. В храмах возникли хохлатые птицы с женскими грудями, люди с песьими головами, гривастые львы, слоны с ушами в половину туловища, рыбы-острова.

Вокруг столицы бурно перестраивались дворцы, соединившие средневековую готику, мавританскую пластику, индийскую экзотику. Уже высятся стены монастыря Жеронимуш. Архитекторы Боитак и Каштилью показывают королю планы внутреннего оформления помещений, заканчивают церковь Санта-Мария ди Белен. Франсишку ди Арруда возводит сторожевую башню-маяк. Восемь лет назад во славу Господа и короля основан монастырь Мадри ди Дедуш. Строительство идет в Порту, Томаре, Эворе, Вьянаду-Алентежу, Элвашу, Гуарде, Сетубане. Города возводят люди, познавшие войну, способные ценить красоту. Арруда закладывает крепости в Северной Африке, Боитак – в Марокко.

Для росписи дворцов и церквей требовалось большое количество артелей. За пятнадцать лет в португальском искусстве сменилось три школы, три поколения художников.

Значительную долю богатств Мануэл отсылал в Рим, за это Папа дал ему титул «любимейшего чада», как наградил им Фердинанда испанского с женой Изабеллой. Во владениях «любимчика» религиозный фанатизм не принял крайних форм, народу были чужды религиозная экзальтация и аскетическое благочестие. Инквизиция работала не столь уверенно, как в Испании. Это не беспокоило Рим, золото рекой лилось в папскую казну. Зернышки благовоний подешевели. Минуя арабов-посредников, христианские суда привозили их из Аравии. Запах португальского ладана витал под куполами Ватикана.

От ходьбы боль усилилась. Магеллан с застывшим лицом пересек залы, спустился по лестнице, вышел на улицу. Во дворе ждал Энрике – молодой стройный малаец с темными до плеч волосами, плоским лицом, карими раскосыми глазами. Он подбежал к хозяину, заметил гневное болезненное выражение и замер в трех шагах. Фернандо жестом подозвал раба, привычно оперся на смуглую руку туземца, направился к воротам. В такие минуты Энрике не тревожил разговорами офицера. Они спустились по улочке в гавань, зашли в таверну.