Проникавший в комнату из внутреннего дворика мрачный серый свет служил дурным предзнаменованием. Магеллан поглаживал колено и думал, не отложить ли серьезный разговор до следующего утра. Однако завтра в календаре стояло нечетное число, а сегодня день делился надвое, затем еще надвое, и получалась хорошая четверка, предсказывающая количество сыновей. Ночью закончилось полнолуние, на востоке взошли две яркие звезды, что явилось благоприятным знаком небес. Спрашивая у талисмана совета, Фернандо посмотрел на янтарную капельку с закованным в нее паучком. Желтая смолистая пуговка на золотой цепочке тепло поблескивала поверх небрежно брошенной на стул черной бархатной куртки. Янтарь скатился в складку одежды, не хотел разговаривать. В поисках добрых примет капитан огляделся вокруг. На столе, в светло-зеленой вазе из венецианского стекла с белыми тончайшими нитяными прожилками, завяли алые розы. Маленькие упругие изумрудные листья были свежи, но цветы пожухли, осыпались. Магеллану сделалось тоскливо. На широком подоконнике лежали дохлые мухи. Не слышалось пения птиц, воркования голубей. Тишина, смерть, тлен… Дождь застучал по рыжей черепичной крыше, окрасил ее в темно-бурый цвет, прибил пыль, умыл белые стены, напоил на клумбе цветы, побежал ручейками по гранитным плитам. «Вот еще одна хорошая примета, – подумал Фернандо. – К обеду выглянет солнце, просушит землю. Может, лучше сначала поговорить с Беатрис? Нет, пусть отец узнает мнение дочери, – решил он. – Вдруг девушка испугается, убежит, не захочет показываться на глаза? Если она сочтет меня старым, алькальд найдет способ вежливо отказать. Сделаю вид, будто ничего особенного не произошло».

Завтракали без хозяина, его срочно вызвали в арсенал. Заспанный Дуарте громко прихлебывал чай из китайской чашки с синим затейливым рисунком. Отдувался, причмокивал губами, сладко поглядывал на прислуживавшую в чистом переднике Марию. Вчера он заманил ее к себе, они шумно возились за стенкой.

Беатрис в глухом вишневом платье, с голубыми лентами в волосах сидела напротив брата, старалась не замечать его развязности по отношению к служанке. Девушка сосредоточенно глядела на вышитую цветами скатерть, отламывала от булки маленькие кусочки, обмакивала в мед и быстро проглатывала, будто торопилась выйти из-за стола. В последние дни она стеснялась смотреть в глаза Фернандо, разговаривать с ним.

Мария пошла на кухню за вареньем. Дуарте выскочил из-за стола, поспешил за ней, собираясь по дороге прижать к буфету, любовной цитаделью возвышавшемуся в соседней комнате. Послышался сдавленный смех, звук разбитого стекла. Беатрис вздрогнула, подняла глаза. Чуть миндалевидные, влажные, они горели страхом и тоской. У Магеллана защемило сердце.

– Беатрис, я стар и болен… – вдруг вырвалось совсем не то, что хотел сказать. – Мне тридцать семь лет. Кроме дворянского герба и пенсии у меня ничего нет, но ради вас я сделаю многое. Сегодня я намерен просить дона Диего отдать вас мне в жены. Вы согласны стать моей женой?

За буфетом взвизгнула Мария, видать, Дуарте переусердствовал. Беатрис посмотрела в коридор, откуда доносилась счастливая возня, недоверчиво взглянула на Фернандо.

– Что вы сказали? Вашей женой? – она потупилась.

Он заметил, как у нее покраснели уши. Девушка поставила локти на стол, спрятала лицо в ладонях, но не ушла из столовой. Мучаясь от неловкости, офицер шумно придвинул чашечку, вылил чай на тарелку, выпятил губы, подул.

– Простите меня. Мне не следовало говорить. Я понимаю… Я не буду просить отца, пусть все останется как прежде.

Блюдечко обжигало пальцы. Пар ударил в нос, заглушил тонкий аромат листьев.

– Я согласна, – не разжимая рук, промолвила девушка.

– Что? – не понял Фернандо.

Беатрис порывисто вскочила и выбежала из комнаты.

– Что вы ей сказали? – ворвался встревоженный Барбоса. – Она покраснела, как морковка. Вы обидели ее?

– Я предложил Беатрис выйти за меня замуж, – роняя блюдечко на стол и разбрызгивая чай, признался Фернандо.

– Вы? – удивился Дуарте.

– По-вашему, я слишком стар для нее?

– А она? – не ответил кормчий.

– Согласилась.

– Ай, да сестра! – засмеялся Барбоса. – Не зря вечерами читали книжки о любви, о страсти… Раньше брала в руки Библию, повторяла на коленях молитвы. После этого женщины чурались меня, ни одну не поймаешь… Отец не возразит, он вас уважает, – говорил Дуарте. – Приданого за ней много. Если с умом взяться за дело, можно начать сообща торговать. В Европе поднялась цена на бразильское дерево. Вы плавали в Новый Свет?

– Не приходилось.

– Ничего, не заблудимся.

– У меня другие планы.

– Какие? – заинтересовался кормчий.

– Разве отец не рассказывал вам?

– Я пропустил мимо ушей.

Мария, с растрепанными волосами, в съехавшем на бок переднике, принесла десерт, прибралась на столе. Дуарте не обратил на нее внимания. Обиженная служанка надулась, забрала варенье и ушла на кухню. Мужчины долго сидели в столовой, а когда вернулся алькальд, сговорились плыть к Южному морю.

В тот же день объявили помолвку. Вечером устроили торжественный ужин. Вмиг повзрослевшая и похорошевшая Беатрис уже не читала душещипательных стихов, не бросала осуждающих взглядов на Марию. Опьяневший отец шлепал служанок, изрядно отведавших на кухне господского вина.

Через неделю в церкви Святой Магдалины в белом атласном платье, благоухающем запахом алисиума и табачков, Беатрис сделалась сеньорой де Магеллан, женой будущего адмирала Испанского флота, кавалера ордена Сант-Яго, наместника и губернатора Индийских островов. Слегка прихрамывая, португальский офицер выходил из церкви зятем уважаемого в городе человека, обретя состояние, в несколько раз превышающее пожизненные доходы среднего капитана. Магеллан был счастлив. Рядом шла женщина, о которой он мечтал двадцать лет. Любовь не дается всем без разбору, особенно людям, привыкшим пользоваться портовыми проститутками, она рождается в чистых душах как награда за пережитое, за веру в добро и справедливость.