Отвесив церемонный поклон, он повел Хорнблауэра вниз. Под двумя палубами, вероятно, фута на два ниже ватерлинии, располагался большой пустой твиндек, полутемный и едва проветриваемый люками.

– Наша невольничья палуба, – небрежно пояснил Невиль.

– Невольничья? – переспросил Хорнблауэр.

– Да. Здесь во время плаванья находились рабы.

Хорнблауэру все сразу стало ясно. Невольничье судно можно легко и быстро превратить в каперское. Оно несет достаточно пушек, чтобы отразить любую атаку во время рейдов по африканским рекам, оно быстроходнее обычного торгового судна, и потому, что не нуждается в большом трюме, и потому, что скорость крайне желательна при перевозке такого скоропортящегося груза, как рабы. Оно вмещало большую команду, а также много провизии и воды, необходимых для долгого плавания в поисках призов.

– Из-за последних событий, о которых вы, сударь, вероятно, наслышаны, наш рынок в Сан-Доминго для нас закрыт [7] , – продолжал Невиль, – и для того, чтобы «Пика» продолжала оправдывать вложенные в нее средства, мне пришлось сделать из нее капер. Более того, ввиду деятельности Комитета общественного спасения Париж сейчас – куда более нездоровое место, чем даже западное побережье Африки, и я решил сам возглавить экспедицию. Тем более, что для того, чтобы вложенные в каперское дело средства приносили доход, требуются целеустремленность и твердость.

Лицо Невиля на мгновенье приобрело выражение суровой решимости, но тут же смягчилось, изобразив все ту же ничего не значащую любезность.

– Дверь в той переборке, – сказал Невиль, – ведет в помещение, отведенное мной для пленных офицеров. Здесь, как видите, ваша койка. Прошу вас располагаться как дома. Если корабль вступит в бой – надеюсь, это будет случаться часто, – люки наверху будут задраены. В остальное время можете перемещаться вполне свободно. Все же считаю нужным добавить, что любая безрассудная попытка со стороны пленных помешать работе или благосостоянию корабля вызовет глубокое неудовольствие команды. Они, понимаете ли, служат за долю в прибыли, рискуя при этом жизнью и свободой. Поэтому не удивлюсь, если всякого, кто неосторожно подвергнет опасности их свободу и дивиденды, попросту выкинут за борт.

Хорнблауэр заставил себя ответить – нельзя было показать, что от расчетливой жестокости последних слов он едва не потерял дар речи.

– Я понял.

– Замечательно. Могу ли я еще чем-нибудь быть полезен?

Хорнблауэр обвел взглядом пустое помещение, освещенное тусклым светом качающейся масляной лампы, – здесь ему предстояло томиться в одиночном заключении.

– Могу я попросить что-нибудь почитать? – спросил он. Невиль на минуту задумался.

– Боюсь, тут есть только специальная литература, – сказал он. – Могу дать вам «Принципы навигации» Гранжана, «Руководство по морскому делу» Лебрена и еще что-нибудь в том же роде, если вы полагаете, что сможете разобрать тот французский, на котором они написаны.

– Я попытаюсь, – сказал Хорнблауэр.

Наверное, было к лучшему, что он получил такую трудную пищу для ума. Усилие, требовавшееся для того, чтобы одновременно читать по-французски и осваивать морское дело, занимало его мысли в те кошмарные дни, когда «Пика» рыскала по морю в поисках добычи. Большую часть времени французы попросту не замечали Хорнблауэра – ему пришлось добиваться встречи с Невилем, чтобы заявить протест по поводу использования четырех британских моряков на тяжелой работе у помпы. Из спора, если это вообще можно было назвать спором, он вышел проигравшим: Невиль холодно отказался обсуждать эту тему. Хорнблауэр вернулся к себе с горящими щеками и красными ушами; как всегда после моральной встряски, сознание своей вины вернулось к нему с новой силой.

Если бы он раньше заделал эту пробоину! Более сообразительный офицер так бы и поступил. Он потерял корабль, драгоценный приз «Неустанного», и оправдания ему нет. Иногда Хорнблауэр заставлял себя взглянуть на дело спокойно. Профессионально он, возможно – да почти наверняка, – не будет наказан за свое упущение. Мичмана с призовой командой из четырех матросов на борту двухсоттонного брига, подвергшегося артиллерийскому обстрелу фрегата, не будут серьезно винить за то, что этот бриг с ним затонул. Но в то же время Хорнблауэр знал, что виноват, пусть даже отчасти. Если это невежество – нет оправданий невежеству. Если он за другими многочисленными заботами не вспомнил о пробоине, это некомпетентность, и нет оправданья некомпетентности. Он вновь и вновь перебирал события того дня, погружаясь в пучину отчаяния и презрения к себе, и некому было его утешить. Хуже всего был день его рождения, день, когда ему исполнилось восемнадцать. Восемнадцать лет – и он бесславный пленник в руках французского капера! Его самоуважение упало до самой низкой отметки.

«Пика» разыскивала добычу у входа в Ла-Манш, и трудно найти более яркое свидетельство необъятности морских просторов, чем то, что даже здесь, на пересечении самых оживленных морских путей, они день за днем не встречали ни единого паруса. «Пика» двигалась по сторонам треугольника, сначала на северо-запад, потом на юг, потом под малыми парусами на северо-восток. На каждом салинге стояло по впередсмотрящему, но они не видели ничего, кроме волн до самого горизонта. Так продолжалось до того утра, когда пронзительный крик с фор-брам-стеньги-салинга привлек внимание всех на палубе, в том числе и Хорнблауэра, одиноко стоявшего на шкафуте. Невиль от штурвала задал вопрос впередсмотрящему, и Хорнблауэр, благодаря своим недавним штудиям, смог перевести ответ. С наветренной стороны появился парус; через минуту впередсмотрящий сообщил, что корабль изменил курс и движется к ним.

Это кое-что означало. В военное время купеческое судно предпочитает держаться подальше от незнакомцев, особенно если оно с наветренной стороны, то есть в большей безопасности. Капитан, решивший оставить столь выгодную позицию, либо готов драться, либо страдает поистине смертельным любопытством. Отчаянная надежда овладела Хорнблауэром: военный корабль – благодаря морскому господству Англии – гораздо скорее окажется английским, чем французским. А как раз в этих местах курсирует «Неустанный», выслеживая французских каперов и торговые суда, замыслившие прорвать блокаду. В сотнях миль отсюда их высадили на борт «Мари Галант». Тысяча против одного, отчаянно убеждал себя Хорнблауэр, что увиденный корабль – не «Неустанный». Однако – не сдавалась надежда – то, что корабль изменил курс, уменьшает это соотношение до десяти к одному. Меньше чем до десяти к одному.

Конец ознакомительного фрагмента.