У меня была винтовка, а также ятаган и кинжал. «Что ж, без боя не сдамся», – мрачно подумал я, пытаясь подбодрить себя. Будь сейчас достаточно света, и я бы прикончил зверя немедля, но для меня темнота была непроницаема, тогда как хищнику едва ли мешала. Я знал, что если просто раню его выстрелом, зверь быстро разделается со мной. И раз уж я мог ждать, то ждал, все время ощущая на себе пристальный изучающий взгляд, способный видеть сквозь мрак.

Наконец взошла луна, озарив развернувшуюся сцену своим тропическим блеском. В ее прибывающем свете я ясно разглядел длинный гибкий пятнистый силуэт леопарда, роскошный в своей кошачьей грации, но ужасающий своими размерами. Я, натренированный сражаться в ближнем бою, медленно вытянул из ножен ятаган, в этих обстоятельствах более надежный, чем ружье. Но крыша была слишком низкой, чтобы как следует замахнуться, тут даже не встать в полный рост, а ятаган – не то оружие, которым удобно колоть. Зверь находился слишком далеко и успел бы заметить, если бы я попытался броситься вперед. Нет, несомненно, лучше всего было подождать по возможности, пока не наступит день, а затем надеяться, что единственный выстрел из ружья окажется удачным.

Когда рассвело, я смог спокойно разглядеть своего врага – необычайно красивого большого леопарда с пятнами свежей крови на морде, лапах и белоснежном горле. «Хорошо, – подумал я, – он недавно неплохо поужинал, так что не должен быть слишком голодным. Это даст мне немного времени». Когда леопард в конце концов встал, он томно повел головой, задрал великолепный хвост и, прислонившись к дверному проему, потерся о него шеей, как кошка трется о кресло. И теперь я смог полностью его разглядеть. Несмотря на огромный размер, это оказалась самка. Мех на ее горле, груди и животе был белоснежным, украшенным черными как смоль пятнами, напоминающими куски угля среди лебяжьего пуха. На лапах пятна собирались в розетки, словно в браслеты из черного блестящего бархата. Сверху шкура была золотисто-коричневой, короткошерстной и лоснящейся, испещренной разбросанными повсюду розетками черного бархата. По обе стороны от рта топорщились усы, словно яркие серебряные брызги, белые и плотные. И в глубине, под широким лбом, сверкали, как драгоценные камни, ее глаза – то аметист, то порою топаз, но всегда с отблесками пламени цвета опала.

Леди Леопард была прекрасна и не проявляла агрессии. Но она казалась весьма жестокой, и я знал, что она может стать совершеннейшим дьяволом, если ее разозлить.

«Что ж, – пришла мысль, – или ты умрешь, или я. Мы оба ждем подходящего момента, чтобы напасть».

И я медленно поднял винтовку, целясь ей в сердце. Я чувствовал, что она в моей власти, и все же не мог спустить курок. Она качнулась ближе, потерлась плечом о проем. Я приготовился закончить дело. Она повернулась, глядя на меня сверкающими глазами – желто-зелеными в отблесках золотистого меха, – и в то же мгновение старое воспоминание завладело всем моим существом.

Однажды у меня была возлюбленная, добрая фея и безжалостный дьявол в одном лице, настоящая тигрица. Она была настолько же красива, насколько упряма; ее волосы были красно-золотыми, а глаза походили на драгоценные зеленые топазы. Она была прекрасной и обаятельной, но безумно ревнивой и жестокой – страшнее вампира. Много раз она угрожала мне с ножом в руках. Я любил ее как сумасшедший, но она измучила меня, а потом оттолкнула, обдав презрением. Я ушел в армию, а спустя неделю она лишила себя жизни. Да, таким был конец моей пламенной Миньоны. Она послала мне короткую записку: «Прощай, но мы встретимся снова».

Долгое время она была принцессой моих снов и постоянно появлялась в них. И, глядя на прекрасного зверя, стоявшего передо мной, с золотисто-красной шкурой и красно-золотистыми глазами, я почувствовал муки старой любви – любви, которая умерла, но все еще была жива.

Леди Леопард смотрела на меня, и ее глаза сверкали, словно драгоценные камни. В них не было угрозы, в них было понимание, в них была любовь. Я выдохнул, не сумев сдержаться: «Миньона!»

Я не предполагал, что она поймет меня, но говорил доброжелательно и ласково. Она плавно вошла внутрь хижины, и, когда она потерлась спиной и шеей о мои колени, словно большая кошка, жаждущая любви, я отложил винтовку и начал гладить ее голову, шею, спину. Она вздрогнула, как от удара током, потерлась о мою руку – и замурлыкала тем долгим низким урчащим звуком, который на кошачьем языке означает любовь. «Я люблю тебя, я принимаю твою любовь».

С этого момента леди Леопард демонстрировала все признаки привязанности, следуя за мной по пятам, терлась о мои ноги, требуя ласки. И все же временами мне казалось, что это не более чем прелюдия к смертоносной атаке, – так кошка играет с мышью, готовая расправиться с ней, когда придет время.

В тот же вечер огромный стервятник приземлился недалеко от водоема. Я осторожно подошел ближе, чтобы получше разглядеть его, как вдруг внезапно леди Леопард бросилась вперед и преградила мне путь со злобным рычанием. На морде ее, без сомнения, была написана ярость, она же светилась в глазах, сквозила в каждом движении.

«Ого! – подумал я. – Моя леди ревнива». Я отступил и вернулся в нашу хижину, где она сразу же вновь превратилась в ласкового котенка.

Так же прошла ночь. Леди Леопард заняла место возле моей кровати. Она уходила на какое-то время, но вернулась с рассветом.

В то время я подозревал, что она поедает труп моей лошади. Следы, отметки на ее морде и белом мехе, казалось, подтверждали это. Может, сперва так и было, но здесь она могла найти и другие источники пропитания.

На третье утро, когда я проснулся, леди Леопард не оказалось рядом, но вскоре она появилась, неся в зубах небольшую упитанную газель, очевидно, только что ею убитую. Она положила ее к моим ногам, замурлыкала и запрыгала вокруг. Я принялся снимать шкуру с добычи. Леди Леопард ревностно следила за процессом и, когда я разделал тушу, принялась за еду, рыча и облизывая еще теплое мясо.

Я не поклонник сырого мяса, но в армии мы часто вялили его излишки, нарезая на тонкие полоски и высушивая на солнце. Обработанное таким образом, оно долго хранится, и его можно есть, никак больше не готовя.

Я уже нарезал мясо, когда мне пришло в голову, что шкуру тоже можно использовать. Из нее могла получиться фляга для воды, которая пригодится мне, когда я вновь отправлюсь в путь. Я наполнил шкуру песком, придав ей форму фляги, и связал кожаными полосками. Шкура с ноги превратилась в горловину, и, когда она высохла, я высыпал песок – теперь у меня была сумка для воды.