Рат взял фотографии и одну из программок «Делфи-паласта», убрал все остальное назад и поднялся вверх по лестнице. Он обнаружил не так много, и ничего из того, что действительно продвинуло бы вперед его поиски, но это было только начало.

Элизабет Бенке была разочарована, когда ее квартирант после чашки чая – без рома – встал, прихватив шляпу и пальто.

– Уже половина десятого, – сказала она, – куда ты собрался в такое время?

– Сегодня пятница, – ответил Гереон, – я иду на танцы.

– С кем? – В голосе хозяйки послышалась ревностная нотка.

Полицейский показал ей фотографию Кардакова.

Стояла глубокая ночь. Среди моря ярко освещенных зданий возвышался мрачный силуэт мемориальной церкви. Огромное здание было единственным сооружением в этом квартале, которое не погрузилось в неоновый свет. Казалось, одним лишь своим присутствием оно хотело предостеречь полуночников. Молчащие мрачные каменные стены среди ночного шума. У церкви Рат свернул налево и направился вверх по Курфюрстендамм, протиснувшись через группу громко смеющихся туристов, по которым был хорошо заметен уровень выпитого алкоголя. Комиссар предположил, что они были из Штуттгарта. Во всяком случае, он услышал сильный южнонемецкий акцент, когда один из мужчин сделал непристойное предложение молодой женщине, проходившей мимо и робко смотревшей в сторону.

– Выучи сначала немецкий язык, если хочешь, чтобы тебя лишили невинности, – буркнула в ответ эта женщина, у которой неожиданно исчезла вся робость.

У швабского горлопана покраснели уши, и он, почувствовав себя уязвленным, замолчал. Его попутчики залились грубым смехом. Рат разозлился. Почему почти все провинциалы считали, что в Берлине они должны оторваться по полной программе? В определенном смысле он был рад, что ни одна душа в Кёльне, за исключением его родителей, не знала, что он живет здесь. Это означало, что к нему никто не мог и приехать. Полицейский вполне допускал, что некоторые из его друзей – он бы сказал, его прежних друзей – могли бы повести себя точно так же, как только что это сделали подвыпившие швабы.

Рат взглянул на часы. Было уже за полночь, а он еще не сдвинулся с места. В ногах ощущалась усталость после бесконечно долгого дня. Комиссар методично обошел все русские забегаловки в этом квартале, но успеха это не принесло. Начав свой опрос в маленькой русской ностальгической пивнушке на Нюрнбергерштрассе, Гереон не предполагал, что его ночная акция будет столь непростой. Здесь, в прокуренной пивной с низкими потолками и меню на русском языке, где он сам однажды сидел под портретом царя и ел солянку, он готов был поспорить, что найдет кого-то, кто знает русского, изображенного на фотографии. Этот спор он бы проиграл. Пивная располагалась меньше чем в пяти минутах ходьбы от его квартиры, то есть от квартиры, в которой еще несколько недель тому назад жил Алексей Кардаков, но в ответ Рат слышал только отрицательные ответы. Или русские были стойкими, если кто-то пытался пробиться в их мир, или Кардаков и в самом деле никогда не был здесь. Комиссар склонялся скорее к первой версии, так как в открытых миру местах встреч интеллектуалов он слышал только «нет», когда показывал фотографию Кардакова. Но он был уверен, что такой мужчина, как Алексей Кардаков, заходил в подобные заведения, когда у него возникала потребность в алкоголе или в общении с соотечественниками либо просто было унылое настроение. Шарлоттенбург всегда являлся центром сосредоточения русских в Берлине. Здесь они построили свой собственный мир, мир с русскими книжными лавками, парикмахерскими и кабаками, мир, в котором, чтобы сориентироваться, можно было ни одного слова не говорить по-немецки. Шарлоттенбург немцы называли «параллельной вселенной».

Рат перешел Аугсбургерштрассе и сосчитал свои деньги. Светящаяся надпись «Бар “Какаду”» отражалась на мокрой брусчатке. Перед входом то и дело останавливались такси, высаживавшие людей. Большинство баров в Берлине Гереон до сей поры знал исключительно по долгу службы, и «Какаду» был одним из немногих, в которые он заходил пару раз по собственной инициативе. Однажды вечером, когда комиссар бесцельно бродил вокруг домов, он случайно забрел туда. Ему понравился джаз-бэнд, который играл на небольшой площадке для танцев.

Бар находился в том месте, где Йоахимшталерштрассе и Аугсбургерштрассе выходят на Курфюрстендамм. То есть совсем недалеко от квартиры Рата. Перед возвращением домой он решил чего-нибудь выпить. И это был не чай с ромом.

Когда полицейский вошел, помещение с красно-золотистыми стенами было набито битком. Джаз-бэнд заглушал гул голосов, и несколько пар медленно двигались на танцплощадке в центре зала. Рат огляделся. Все барные табуреты вдоль длинной стойки в задней части помещения были заняты. В стеклянных витринах с подсветкой выделывали пируэты какаду и другие райские птицы, а перед ними, услужливо улыбаясь, принимали заказы проворные бармены.

В «Какаду» заходили преимущественно клиенты с толстыми кошельками: пивная была не из дешевых. Гереон встал между двумя мужчинами, которые, казалось, вот-вот упадут со своих табуретов, и махнул бармену. Тот наклонился к нему, чтобы принять заказ. При этом бармен смотрел на него так, будто Рат был ему знаком. Полицейский понимал, что это не так и что сам он тоже видит его в первый раз – это просто являлось частью сервиса. Каждый должен чувствовать себя здесь, как завсегдатай.

– Один «американо», пожалуйста, – бросил Рат, прислонившись к стойке и вслушиваясь в музыку. И хотя под нее он и сам был готов выйти на танцплощадку, его вдруг сразу одолела усталость. Это было неудивительно, учитывая, что он с раннего утра был на ногах.

Вернулся бармен и поставил бокал на сверкающую стойку. Гереон положил рядом одну марку и вынул фотографию. Теперь у бармена был скучающий вид, а улыбка исчезла с его лица. Он пожал плечами. Конфиденциальность, видимо, тоже относилась к их сервису.

Рат положил рядом с фотографией свое служебное удостоверение, хотя именно здесь ему не хотелось этого делать.

– Вы действительно никогда не видели этого человека? – спросил комиссар.

Сотрудник бара опять пожал плечами:

– Здесь каждый день бывает столько людей…