Зима выдалась холодная и затяжная, но она подходит к концу; только что принесет людям весна, и все ли ее переживут?
Часть 4
9 с половиной лет назад.
– Орехи поспели, - сказала старая Киин, вытирая мокрые руки о юбку.
– Пора собирать.
Муж ее, Сахи, хранитель моста, кивнул, сидя на пороге дома. Смотрел на закат - розово-оранжевое сияние разливалось по небу, меж кленовых листьев просвечивало, а сами листья делало черными. Орехи - это прекрасно, значит, будут паста и масло. Значит, вскоре можно полакомиться жареной рыбой в ореховом соусе.
– Подумай, кому на деревья лезть, - продолжила Киин, - Опять все, что наземь попадают, успеют черви попортить.
– Мальчишек с той стороны позову, - откликнулся муж, почесывая седой висок.
– Они только все разворуют...
– Пусть, - Сахи зевнул.
– Нам много не надо.
Хрустнула ветка. Старики обернулись - увидели мальчика, весен десяти-двенадцати. Близко он подошел, со стороны леса - и тихо-тихо. А сейчас будто нарочно на сухой сучок наступил, чтобы заметили.
Стоял, светлым силуэтом среди черных стволов, и за спиной закатное пламя плясало. В штанах был и рубахе из небеленого льна, из какого погребальную одежду шьют. Только покрой - как у живых, и сшито, видно, на скорую руку, неумело - тут топорщится, там поджимает.
Муж и жена за амулеты схватились невольно - да страх прошел сам собой. Что, в самом деле... мальчик, похоже, пуще того боится. И стоит на земле твердо, траву приминая - не как призраки. Мальчик, простой человек - может, заплутал в лесу.
Незнакомый, в соседней деревне таких нет. Волосы длинные на лицо падают, взгляд из-под них быстрый, диковатый. А сам все молчит. Подошла к нему Киин - молчит, и вот-вот стрекача задаст. За руку взяла - вздрогнул, а кожа, как лед.
– Кто ты?
– спросил старик. Мальчишка только мотнул головой, да воздух втянул.
– Ты немой?
– Киин вступила.
И снова он головой помотал:
– Я... говорю.
– Как звать-то тебя? Ты откуда?
– ласково спрашивали, только он не ответил. Шагнул к дому, к открытой двери - и остановился.
Киин с мужем позвали его за собой - заходи, гостем будь!
– да про собственные вопросы ненароком и позабыли, будто неважен ответ.
К огню подвели, погреться - впился зрачками в языки пламени, потянулся, будто к душе собственной. И не отходил от очага, на голос не откликался.
Киин ему поесть собрала - так пришлось за плечо потрясти, только тогда обернулся. Смотрит из-под тяжелых прядей, а лицо загаром не тронутое.
Ладонью над миской похлебки провел, будто не знал, что с такой пищей делать. И отстранился.
– Ты ешь, ешь, - ласково произнесла Киин.
А он будто не слышал, все на огонь поглядывал. Потом встал, обошел комнату немудреную - очаг, стол, скамья; в стене, что дальше от входа, ниша, одеялом завешенная. Глиняный пол, на окне деревянный ставень, потемневший от времени, рассохшийся. Бедное жилье, смотреть не на что. А какому быть у хранителя полузабытого мостика, гордо мостом именуемого? Давно все в обход ездят; дорога недалеко, да сюда гости редко сворачивают.
Обошел мальчик комнату, вышел наружу.
– Похлебка ж остынет, - заикнулась было Киин, но последовала за ним, не остановила. Там, за порогом, уже поблескивали крохотные огоньки, мерцали в траве, поднимались на ветки. Не то светляки, не то безобидная мелочь бесплотная. А чудо лесное замерло, глядя на дверной косяк, на прибитую к нему кедровую фигурку-шеа, защиту от злых сил. Протянул руку, пальцем повел над ней, не решился тронуть.
Обернулся на женщину, удивленно, как ей почудилось.
– Это зачем?
– спросил.
– Чтобы духи недобрые в дом не зашли и к дому не подступили, - объяснила она.
– А как же...
– начал мальчик, и замолчал. Поглядел на небо темнеющее - одна багрово-рыжая полоса осталась, гас костер западный.
И, будто в холодную воду нырнул, на полувздохе, более не оборачиваясь, вновь зашел в хижину.
Ночью старики проснулись от холода. Вроде друг к другу прижавшись лежали, вроде еще грела кровь, и на дворе была отнюдь не зима - а продрогли до самых костей. И жуть заструилась по полу дымкой туманной, почти различимая взором.
– Что за дела, - прошептал Сахи, натянул одеяло на себя и жену, потом о госте вечернем вспомнил: тут, неподалеку ему ложе устроили... Только больше ничего не успел подумать.