Шрифт:
Глядя ему вслед, Гиви отметил:
– Хорошо бежит. И каждый день увеличивает по сто метров, в такую жару… Как у него хватает сил так далеко бежать!
– Главное, чтобы хватило сил вернуться, – съехидничал Саныч.
Они пошли дальше в поисках удобного места для рыбалки.
Через метров пятьдесят, Гиви подошёл к парапету, заглянул за него.
– В прошлый раз у меня здесь хорошо клевало.
– Здесь так здесь.
Саныч поставил на парапет патефон, открыл и дал ему пинка. Забросили удочки. Из патефона зазвучала песня:
Может быть, он некрасивый —Может быть!Может, слишком молчаливый —Может быть!– Вера не появлялась?
Гиви грустно покачал головой. Патефон, не щадя Гиви, продолжил:
Говорят, не те манеры —Может быть!Есть получше кавалеры —Может быть!Саныч пинком тормознул патефон.
– А что с картиной?
Гиви безнадёжно махнул рукой.
– Повесили в самом тёмном углу, к ней никто не подходит. Так и провесит незамеченной.
– Неужели нельзя договориться, чтоб её повесили где-нибудь на виду?
– За это надо дать на лапу организаторам выставки, а у меня нет таких денег.
– Очень важно подняться на первую ступеньку, чтоб тебя заметили. Особенно в искусстве. У многих полжизни уходит на это. Я подумаю, как тебя подсадить на эту ступеньку.
Трусцой возвращается Арский. Спортивная куртка пропотела насквозь, на лице капли пота.
– Надеюсь, согрелся? – поиздевался Саныч.
– Есть важная новость. Хотел прийти к тебе вечером, с бутылкой, но не терпится… Поймал свою золотую рыбку?
– Все золотые рыбки уже выловлены и зажарены – поэтому и чудеса кончились.
– Неправда! – победно воскликнул Аркадий Сергеевич. – Чудеса продолжаются: меня вызвали в институт и извинились. Я снова на службе – продолжаю набирать курс. И телефон опять звонит без перерыва.
– Поздравляю!.. Значит, у тебя начинается новая жизнь? – Саныч искренне пожал ему руку. – А у меня кончается старая: вчера мы оформили документы.
– Так быстро? Мне говорили, что сейчас напрямую обменяться нельзя, надо как-то химичить и это длится месяцами.
– Как видишь, можно и побыстрей. Только дороже стоит.
– Взятки давал?
– Конечно. А в твоей Москве сегодня можно что-то сделать без взяток? На всё свой тариф… Там есть специальный человек, который нас встретил и откровенно сообщил величину взятки за ускоренное оформление каждой процедуры: за обмен, за куплю, за продажу… Мы платили по максимуму, поэтому времени потратили минимум.
– И тебе не стыдно?
– Стыдно. Но ещё стыднее было бы месяц ходить по инстанциям, и добывать кучу ненужных бумаг. А так я себе сэкономил целую неделю на прощание с Москвой.
– Всего неделю?
– А чего тянуть!
Помрачневший Арский толчком отодвинул патефон и уселся на парапет, рядом с Санычем. От толчка, патефон встрепенулся и продолжил песню:
Но люблю его такого,И не надо мне другого…Арский хлопнул его ладонью и прервал песню.
– Да выбрось ты эту рухлядь!
– Повторяю: патефон не рухлядь, а мой старый боевой товарищ. Ты тоже рухлядь, так что, и тебя выбросить?
Обиженный Арский спрыгнул с парапета, чтобы уйти.
– Ладно, продолжай! К счастью, мне уже недолго терпеть!
Саныч остановил его.
– Прости, думаешь, мне легко – нервы натянуты… – Аркадий Сергеевич снова уселся на парапете. – Дети знают о твоём возвращении в институт?
– Нет. Но их это и не очень интересует.
– Ты у них бываешь?
– Редко. Не могу отделаться от чувства, что я им нужен только для интерьера: они коллекционируют старину, и моя седина очень подходит к их канделябрам… И потом зять раздражает: всё время учит надгробные речи – он главный организатор похорон, любит своих сотрудников в гробу. Особенно обожает хоронить известных деятелей науки, искусства… Он так самоутверждается!
На скамейке, где сидят две бабушки-пенсионерки, идёт беседа на эту же наболевшую тему.